Александра Риплей - Чарлстон
Наскоро предпринятая поездка оказалась поворотным пунктом во всей его жизни. Он обнаружил, что хлопок от дождей почти не пострадал. Помимо этого, Симмонс познакомился с новыми городами, возникшими в течение последней зимы.
Три причины породили их: новая железная дорога, близость реки Элисто и фабрики, выстроенные дальновидными людьми на доходы, полученные во время войны. Теперь не было необходимости везти хлопок на побережье и затем переправлять в Англию, где из него сучили нитки и ткали полотно. Прядильные фабрики принимали хлопок сразу после очистки, и корабли отправлялись с бобинами ниток, которые стоили втрое дороже, чем тюки необработанного сырья.
Производство ниток обходилось дешево. Обедневшие фермеры, устав бороться с землей и небесами, чтобы вырастить хлопок ради обогащения посредников, выстраивались в очередь, желая получить работу на фабрике. Десятичасовой рабочий день казался им безделицей в сравнении с трудом земледельца. Их поселяли в только что отстроенных двухкомнатных хижинах, сложенных из сосновых бревен. Они могли праздновать субботний вечер с соседями и петь в церкви по воскресеньям. Не требовалось ни работать по воскресеньям, ни доить корову. В лавке при фабрике продавалось молоко. Рабочие могли купить все что угодно – расходы записывались на их счет. Жалованье их переводилось управляющему лавкой для вычета трат. Кое-что из денег оставалось, ими можно было распоряжаться по своему усмотрению. Люди не сознавали своей зависимости, а если и сознавали, мало о том беспокоились. У самогонщиков можно было купить зелья, чтобы весело провести субботний вечер и опохмелиться в воскресенье.
Симмонс провел в пути два дня. В рабочем комбинезоне, на наемных мулах он разъезжал вверх и вниз по реке, пока не обнаружил то, что искал. Земля была плоской, течение реки – прямым и быстрым. Здесь не требовалось насыпи, чтобы построить подъездную ветку. Симмонс приобрел три двадцатиакровых фермерских участка по два доллара за акр. Жившим здесь семьям он благородно разрешил пользоваться землей до того времени, когда им придется отсюда уехать. Покупку фабричного оборудования он отложил до тех дней, когда посредничество принесет ему достаточно денег. В Чарлстон он вернулся с пустыми карманами и большим кувшином кукурузного виски.
Джо рассказал Пинкни о фабричных городках, которые ему довелось увидеть, но умолчал о своем намерении построить фабрику. Он знал, что рисовые плантаторы Чарлстона, заслышав о выращенном на красных глинах хлопке, с презрением отворачивают свои патрицианские носы. Они не могут слышать ни о чем, кроме прибылей, которые когда-то получали дельцы, перепродающие хлопок; до войны заниматься посредничеством не считалось постыдным для джентльменов, которые никогда не видели ни как хлопок выращивают, ни как он выглядит, – даже на складах на Бэй-стрит. Симмонс описал Пинкни райский сад, в котором живут рабочие, избавленные от заботы о том, как распорядиться собственной зарплатой. Пинкни, который разделял патерналистские взгляды рабовладельца отца, воспринял все это как совершенный образец для устройства жизни и быта наемных рабочих в Карлингтоне. Джо мрачно согласился с ним. Позже он отыщет белого управителя для лавки. Пинкни взволнованно поддакнул ему. Он разделял все предрассудки своего класса, не сознавая, что они ему свойственны, или не подозревая, что это предрассудки. Конечно же, следует нанять белого. Негры не смогут должным образом вести книги учета и не станут работать по многу часов подряд. Джо отыщет нужного человека среди тех, что живут в отеле. Никто из чарлстонцев, Пинкни это знал, не станет работать продавцом, даже под угрозой голодной смерти. Но он не стал вникать в частности. Ему хотелось поскорей отправиться в Карлингтон.
21
Отъезд Пинкни нарушил привычное течение жизни в доме Трэддов. Визиты Эдвардсов, приходивших дважды в неделю, вынужденно прекратились. Мэри оплакивала возникшую в ее жизни пустоту. Пруденс страдала молча и более глубоко. Они с Пинкни поменялись ролями. Теперь она поминутно ждала его, а он назначал время тайных свиданий. Пока шли дожди, Пинкни маялся от напряженного ожидания, и их встречи участились. Пруденс постоянно была словно в лихорадке. А потом он уехал.
В доме Энсонов также ощутили отсутствие Пинкни. Его визиты к Лавинии почти прекратились, но он по-прежнему был верным другом Эндрю и заглядывал к нему хотя бы ненадолго каждые два-три дня. Эндрю продолжал свои занятия науками, и Пинкни неизменно подбадривал его. С отъездом Пинкни Эндрю забросил книги. Это было тяжелым ударом для его отца и жены. Джошуа и Люси не могли ни заставить его заниматься, ни внушить ему веру в себя.
– Эгоист, – ворчала на Пинкни Эмма Энсон, показным гневом стараясь заглушить беспокойство о сыне.
Лиззи плакала и никого не слушалась. Джо мог бы заменить ей отсутствующего брата, но его никогда не было дома. Он постоянно уходил по делам. Когда Софи гуляла с девочкой в парке, Лиззи назло ей старалась испачкаться как можно больше.
Однажды в жаркий полдень Софи предложила своей подопечной запретное удовольствие. Вместо того чтобы идти в парк, они сели в наемную карету. Лиззи только однажды каталась в замечательной красной повозке вместе с Пинкни, но тогда они проехали всего пять кварталов от парка до Брод-стрит. Девочка забралась в карету вместе с Софи и завизжала от восторга, когда возница зазвонил в колокольчик и хлестнул лошадей поводьями. Карета остановилась у Брод-стрит, и Лиззи с сожалением вздохнула. Но Софи велела ей сидеть на месте. Путешествие еще не закончилось. У девочки глаза расширились от изумления. Вот так приключение! Она никогда не бывала дальше Брод-стрит, служившей границей жилых кварталов, с тех пор как Трэдды уехали с Шарлотт-стрит два года назад.
По мере того как повозка медленно продвигалась по Митинг-стрит, удивление девочки все возрастало. Повсюду царила деловитая суета. По тротуарам спешили толпы людей. По обеим сторонам улицы возводились новые дома, и молотки стучали так громко, что ей пришлось заткнуть уши. Мужчины и женщины торопливо садились в карету и так же торопливо покидали ее. Только две женщины с ярко-розовыми щеками, в платьях, украшенных бусинами и перьями, видимо, никуда не спешили. Лиззи смотрела на них во все глаза, пока грубая рука Софи не закрыла ей лицо и карета не проехала мимо.
Доехав до угла, карета свернула налево. Лиззи испуганно уставилась на зубчатые стены и башни крепости. На учебном плацу маршировал один из расквартированных там армейских полков, барабанной дробью отбивая шаг. Столпившиеся вокруг площади зеваки смотрели, устрашенные, на воплощение грубой силы. Девочка пришла в ужас. Она сжалась в комочек и придвинулась как можно ближе к Софи. На дальнем конце площади карета остановилась, и Софи велела ей выходить.
