Мишель Маркос - Уроки влюбленного лорда
Герцогиня, однако, и глазом не моргнула.
— Мистер Макьюэн, я скорее сочту за члена своей семьи эту лошадь, чем вас. Не оскорбляйте меня, притворяясь, будто заботитесь о счастье моей дочери. Если бы это вас по‑настоящему заботило, вы бы в первую очередь добивались благосклонности моей дочери должным образом, а не как вор темной ночью. Вы запятнали честь моей дочери, после чего просите меня забыть о позоре, хотя свидетельство этого растет в ее животе. Родственник, нечего сказать! Вы меня совершенно не уважаете. Вы могли бы с таким же успехом набить деревянный ящик гниющими отбросами, обвязать ленточкой и поставить мне на колени, назвав благоуханным даром. Пожалуйста, попросите, мою дочь слезть с этого животного. Я не желаю больше общаться с вами.
Повернувшись в постели на бок, Шона рассеянно наблюдала за пылинками, кружившимися в луче струившегося в окно солнечного света. Танцуя, они мерцали на свету, но стоило лишь выскользнуть из луча, как они исчезали во мгле. Так и она.
Она пыталась настроить мысли на поиски Кэмрана. Мечты об их счастливом воссоединении всегда доставляли ей радость. Но не сейчас. Ее сердце стремилось к другому счастью, и потеря его затмевала все остальные эмоции.
В конце месяца Коналл должен был жениться на леди Вайолет. И тот факт, что ни один из них не хотел этого брака, служил ей малым утешением. Потому что не она, Шона, а Вайолет станет в конце концов его женой. Он будет улыбаться Вайолет, она будет держать его под руку и спать с ним в одной постели. Пусть сейчас Коналл не любит ее, но со временем поддастся ее чарам. Вайолет невозможно было не полюбить. И тогда она станет не только его женой, но и возлюбленной его сердца. Одинокая слеза скатилась по щеке Шоны на подушку.
В дверях детской появилась миссис Доэрти:
— Я принесла тебе чаю, цыпленок.
В ее голосе прозвучало материнское сочувствие.
Шона даже не повернулась к ней.
— Я ничего не хочу.
Миссис Доэрти поставила поднос на стол.
— Хозяин все утро порывался прийти взглянуть на твою щиколотку, а я его отвлекала. Не знаю, что еще ему говорить.
Шона должна была подняться, чтобы с помощью чернил состарить свой синяк. Но у нее не было ни желания, ни сил продолжать этот обман.
— Скажите ему, что отчекрыжила ее.
— Шона, будь благоразумной. Вставай. Если не подсинишь щиколотку, он поймет, что ты его одурачила. Тебе не нужны проблемы. И честно говоря, они не нужны ни мне, ни Уиллоу.
Ей было уже все равно. Как только карета увезет его в Англию, Шона покинет Балленкрифф вместе с Уиллоу.
Миссис Доэрти присела на край ее кровати.
— Ты же не хочешь, чтобы эта спесивая герцогиня думала, что оказалась права насчет тебя.
Нет, этого она не хотела. Герцогиня Бейсингхолл и так имела слишком большую власть над другими людьми. Давать ей еще больше власти Шона была не готова.
— У тебя есть еще один день с хозяином. Не валяйся в постели, когда можешь провести с ним эти последние драгоценные часы.
Еще один день. Но этого было мало. Того, что ей хотелось делать с Коналлом, хватило бы на тысячу жизней. Шона закрыла глаза. Когда‑то один день за несколько мгновений драматическим образом изменил ее жизнь. Значит, даже мгновения обладали властью. А у нее впереди был целый день этих мгновений.
Может, ее жизнь снова изменится.
Хотя бумаги на столе были аккуратно рассортированы и сложены, Коналл не мог на них сосредоточиться. Мог лишь думать, что это Шона рассортировала и сложила их.
Было нетрудно догадаться, что их вечерний разговор имел какое‑то отношение к тому, что сегодня утром его к ней не пустили. Он знал, что у нее болела не только нога, у нее болело сердце. Больше всего на свете ему хотелось ее утешить. Но он не мог дать ей то утешение, в котором она нуждалась.
Продолжать сидеть ему было невмоготу. Казалось, на него давят стены. Дважды в жизни он испытывал чувство, что вот‑вот совершит непоправимую ошибку. Первый раз, когда вернул себе одну женщину, и теперь, когда отталкивал другую.
Человек науки, он уповал на твердость доказательств и неопровержимую реальность фактов. На камне фактов всегда можно проложить тропу мысли или дела. Умом он сознавал, что поступает правильно, беря в жену Вайолет.
Но внутренний голос говорил совсем другое.
За последовавшим стуком в дверь в кабинет вошел Баннерман:
— Прошу прощения, сэр. Только что прибыли какие‑то люди.
Коналл раздраженно поджал губы.
— Баннерман, разве вы не видите, что я готовлюсь к отъезду?
— Прошу прощения, сэр, но джентльмены хотят видеть не вас, а мисс Шону и мисс Уиллоу.
— Вот как? — Брови Коналла сошлись на переносице. — Это арендаторы?
— Нет, сэр. Они представились как Маккалох и его сын Брэндаб. И, сэр, с ними мистер Хартопп.
В голове Коналла прозвучал сигнал тревоги.
— Какого черта ему здесь нужно?
— Не могу знать, сэр.
— Я выйду к ним. Но пока ничего не говорите дамам. А мужчинам скажите, что Шона не здорова.
— Прошу меня извинить, сэр, но они встретились в коридоре, когда мисс Шона спускалась вниз. Она проводила их в утреннюю гостиную. Я пришел предупредить вас об их присутствии.
— Проклятие! Какого дьявола эта женщина встала?
Но отказывается его видеть.
Он уронил папку на стол и вскочил со стула. Его вновь охватила обреченность, как в тот миг, когда он увидел любовника своей жены.
Коналл ринулся в утреннюю гостиную.
Глава 18
Стараясь унять все возрастающий страх, Коналл распахнул дверь в комнату.
При его появлении трое мужчин поднялись со своих мест. Старший из них был дородный малый с могучими плечами и грудью. Его каштановые волосы уже посеребрила седина, придавая его облику опытность и мудрость, которые светились в его глазах. Через плечо поверх пиджака у него висел такой же тартан в зеленую с красным клетку, как и у молодого человека, который был на голову выше отца, но имел похожее искушенное выражение лица. Оба были в килтах.
Старший из мужчин протянул Коналлу мясистую ладонь:
— Доброе утро, Балленкрифф. Я Маккалох из клана Маккалох.
— Как поживаете, сэр?
На мгновение уголки губ мужчины дрогнули.
— Позвольте представить вам моего сына, Брэндаба Маккалоха.
Пока он пожимал руку молодого человека, на Коналла смотрели гордые немигающие глаза.
— Хартоппа вы, кажется, уже знаете.
Коналл исподлобья взглянул на своего бывшего управляющего.
— Да, имели дело.
Хартопп, прежде чем сесть, поклонился. К его губам была приклеена странная улыбка.
