Барбара Картленд - Скверный маркиз
Когда ее стихи были опубликованы, у нее возникла надежда, что они привлекут внимание хотя бы немногих читателей к ужасам, творящимся в Лондоне и в провинции, но теперь, слушая, как обсуждают строчки ее стихов, она трепетала — так непривычно было слышать свои стихи из уст другого человека, это было похоже на то, как публично раздеться… Орелии стало не по себе. А ведь в сборнике есть и другие ее стихи, романтические, мечтательные… О них сейчас разговора не шло. И хорошо — она вообразила себе на минуту, что собравшиеся здесь люди стали бы зачитывать ее душевные откровения…
Утешала лишь мысль, что никто не заподозрит в авторстве ее, безвестную Орелию Стэнтон! Так она подумала — и тут же услышала, как злобно воспринимающий все реформы лорд Вустер спросил:
— Чьи же это стихи, Генри?
— Дело в том, что я ничего не знаю об авторе и кто он, но мне бы очень хотелось с ним познакомиться.
— Пусть поостережется, — напрягся престарелый пэр, пыхтя от негодования, — иначе окажется в тюрьме за подстрекательство к мятежу.
— А вы не преувеличиваете? К мятежу? — изумился маркиз.
— Райд, я уже видел эту книгу, — недобро отвечал ему лорд Вустер. — Прочитайте стихотворение «Крики протестующих»! И вы поймете, с каким огнеопасным материалом мы имеем дело. Эти молодчики вздернут всех нас на фонари, если мы не покончим с ними прежде, чем они расплодятся!
Маркиз посмотрел на книгу, но ею уже завладел Генри Грей Беннетт:
— А я сейчас вам еще кое-что прочту! Если хотите знать мое мнение, то эти стихи замечательны!
— Можете и прочитать, но лично я считаю их чрезвычайно опасными, — стоял на своем пэр.
— Но о чем же они? — нетерпеливо вопросила герцогиня. — Давайте послушаем!
— Да, правда, прочитайте, — поддержал ее маркиз, — вы возбудили наше любопытство, Генри.
Достопочтенный Беннетт стал перелистывать страницы.
— Итак, оно называется «Крики протестующих», — и он начал тихо и выразительно читать.
Как приятно орде голодающих знать,
Чем пирует дворцовая знать:
Десятка три блюд ей слуги несут,
И шампанское льется рекой; а ты знай
Крути колесо быстрее, лентяй,
Шестилетний чумазый плут…
Пожилая швея шьет по двадцать часов,
По двадцать часов? А зачем же ей спать?
Достаточно знать, что миледи опять
В шитом золотом платье будет блистать!
Куда нам податься, когда же конец
Злобе, жестокости, голода мукам?
Другое правительство? Новый король?
«Да, наши деды восставали не зря», —
Пусть скажут и наши внуки!
Генри Грей Беннетт кончил читать. Никто не проронил ни слова. Молчание прервал престарелый пэр Вустер, брызжа ядовитой слюной:
— Вот оно, вот! Чего же больше? Чем скорее такие изменники будут посажены в Тауэр, тем лучше! Это анархия, вот что это такое… Они лишат трона бедного Принни[2] еще до того, как он на него сядет!
— Вы как будто уже знаете, что за человек автор этого стихотворения, — задумчиво ответил ему маркиз, а Орелия в своем углу съежилась еще сильнее, как будто хотела превратиться в точку и вовсе исчезнуть…
— Я знаю только одно — что такой печатный бред гораздо опаснее всяких там грязных карикатур, — снова злобно брызнул слюной лорд Вустер. — Вспомните, ведь именно с карикатур и памфлетов началась Французская революция! И если вы, джентльмены, желаете сохранить на плечах свои головы, если вы не хотите потерять свои усадьбы, вы должны сокрушить этих мятежников как можно скорее!
— Напротив! — твердо возразил ему Беннетт. — Я думаю, чем больше таких критических стихов станет доступно публике, тем выше вероятность того, что наконец выйдет закон, который положит конец подобным мерзостям.
— Бьюсь об заклад, что такой законопроект вы не протащите через парламент, — скрипучим голосом заметил пэр, — да его просто засмеют до смерти, особенно если Лодердейл приложит к этому руку, — и он издевательски рассмеялся. — Он уже заявлял, что вы просто старая баба, проливающая крокодиловы слезы над маленькими мальчиками, которым гораздо полезнее для их нравственности прочищать трубы, чем очищать карманы прохожих на улице!
Достопочтенный Генри уже приготовился к ответной сердитой реплике, но в этот момент Уиллард возвестил, что ланч подан.
— Перестаньте ссориться, господа! — сделала им внушение герцогиня. — Вот так всегда и бывает с политиками. Вы приглашаете на дружеский завтрак людей, как будто близких по взглядам, но они сразу же приходят в неистовство и начинают спорить на темы, которые должны интересовать лишь членов палаты общин.
— Вы правы, мэм, — с неожиданной готовностью поддержал ее лорд Вустер, — лично я считаю, что политика — это мрачная скукотища! Предпочитаю женщин и лошадей!
Герцогиня рассмеялась, он предложил ей руку и повел в столовую. Мир внешне был восстановлен.
Орелия замыкала шествие. Сердце у нее билось часто и неровно, руки дрожали. «Глупо же, глупо бояться», — сурово приказала она себе. Никто в их окружении не свяжет с ее именем эти стихи! Будет в порядке вещей приписать их мужчине!
Но все же ей было страшно — так запомнился ей разговор с маркизом на эту тему! Тогда, в пылу гнева, она высказала слишком многое… Например, выдала свое знакомство с проблемой публичных домов. По счастью, в прозвучавших только что стихах не было ни слова о них, но в разговоре с маркизом она упомянула и о детской проституции, и о малолетних трубочистах… Впрочем, в последнее время эта тема стала повсюду усиленно обсуждаться. Однажды она даже слышала, как пожилая леди во время одного из чаепитий, куда она приехала вместе с герцогиней, во всеуслышание заявила, что Генри Грей Беннетт — человек с причудами, и чем скорее лорд Тэнкевилл запретит своему сыну валять дурака, тем лучше для всех.
— Если бы не эти маленькие мальчики, то как же можно было бы содержать дымоходы в порядке? — разволновалась эта дама, и, похоже, никто из присутствующих не нашел, что ей ответить.
Тем не менее Орелия радовалась, что за ланчем сидит не рядом с Беннеттом, иначе она бы не удержалась и начала бы обсуждать с ним его законопроект или во всеуслышание пожелала бы, чтобы он был принят парламентом. И еще она удивилась, узнав из общего разговора, что накануне вечером маркиз долго с ним разговаривал. Неужели ей удалось пробудить у его сиятельства интерес к этой теме? Или это была случайная встреча, и разговор естественно зашел о том, что больше всего интересовало достопочтенного Генри?
Ланч тянулся бесконечно долго, и Орелия, сидевшая между двумя джентльменами, уделявшими больше внимания еде и питью, чем ее присутствию, обрадовалась, когда герцогиня наконец встала, и все дамы, предводительствуемые ею, потянулись в салон.
