Селеста Шабрильян - Грабители золота
Когда они очутились в маленьком коридорчике перед каютами, Ивенс взял руку жены в свои.
– Выслушай меня, мой друг, – обратился он к ней дрожащим голосом. – Надо мужаться. Господь скоро подвергнет нас жестокому испытанию.
– Я не понимаю тебя, – она побледнела, как смерть. Ивенс сделал над собой усилие и глухим голосом произнес:
– Мелида умрет.
Миссис Ивенс упала бы навзничь, если бы он не подхватил ее. Он усадил ее на маленькое канапе и стал перед ней на колени.
Удар так жестоко поразил сердце бедной матери, что она стала совершенно инертной. Она не могла ни плакать, ни говорить.
Это спокойствие испугало доктора.
– Я могу ошибиться, – сказал он, обнимая жену и пытаясь вернуть ей на некоторое время надежду, которой у него не было.
Когда Мелида увидела, что за отцом закрылась дверь каюты, она приподнялась и, опершись на локоть, сделала знак Эмерод подойти поближе.
– У меня есть к тебе просьба, – сказала она. – Дай мне ножницы.
Эмерод глядела на нее с удивлением.
– Ты хочешь отказать в последней моей просьбе? Эмерод подала ей ножницы.
Мелида зажала одну из своих светлых кос между лезвиями.
– Не делай этого! – закричала Эмерод, останавливая ее.
– Дай мне их отрезать, – ответила Мелида. – Если я выживу, они отрастут снова. Если же я умру, пусть он знает, что я отрезала их для него.
Эмерод не нашлась, что сказать.
Лязгнули ножницы, но обессиленная этим напряжением Мелида уронила голову на подушку и испустила такой горестный вздох, что Эмерод сочла его последним.
– Она бросилась к двери, крича:
– Отец! Отец!
Доктор вбежал к ней в сопровождении миссис Ивенс, которую голос дочери привел в себя.
У Мелиды была одышка. Судорожно вздымалась ее грудь под простыней.
– Начинается агония, – сказал доктор.
Две женщины упали на колени и со слезами молились.
Слышались только неясные прерывистые звуки, которые знакомы тем, кто томится в тягостном ожидании возле постели умирающего дорогого существа.
Это предсмертное хрипение не забудешь, если слышал его хоть раз.
Глаза Мелиды были открыты, руки двигались, бессильно пытаясь что-то взять. Так прошла четверть часа.
В этот момент явилась веселая, по-детски беззаботная Бижу, которую отослали на палубу играть.
Доктор раздраженно оттолкнул ее.
Ангельская улыбка озарила лицо умирающей.
– Нет, Бижу, подойди, – прошептала она едва слышно.
Испуганный ребенок приблизился. Протекло несколько секунд.
Мелида повернула голову. Она медленно переводила взгляд с отца па сестру, с сестры на мать.
– Вильям… Мама… – прошептала она затухающим голосом.
К миссис Ивенс были обращены ее последние слова и последний взгляд.
Глаза Мелиды закрылись, голова, которую она пыталась поднять, упала на подушку.
Все испустили тяжелый вздох, похожий на стон. Она умерла!
Жоанн и Эдуард, неподвижные и растерянные, остановились на пороге каюты.
Как и все пассажиры, они не верили, что страшный момент наступит так скоро.
Они стали очевидцами горестной сцены.
Три человека горячо молились подле умершей, прижавшись друг к другу, чтобы их души соединились в единой молитве. Ни стона, ни жалобы еще не вырвалось из их груди. Они понимали, что первая жалоба послужит сигналом к отчаянию, и из любви друг к другу они крепились, чтобы не плакать.
Миссис Ивенс задыхалась. Она первая прервала молчание.
– Бог покинул нас, – произнесла она, зарыдав. – Мелида, дитя мое, бедняжка, это мы тебя убили! Не будь этого проклятого путешествия, ты бы еще жила прекрасная и счастливая, несмотря на свою бедность. О! Честолюбие, честолюбие… Оно губит всех, кого соблазняет!
– Я хотел сделать как лучше, – простонал доктор. – Разве ты тоже обвиняешь меня, дитя мое? О, нет, ты читаешь в моем сердце мою любовь к тебе.
И он ронял горючие слезы на холодную руку умершей.
– Ты же знаешь, что моя жизнь целиком посвящена вам, что я ни перед чем бы не отступил ради твоего счастья. Мог ли я предугадать? Как я страдаю! Как я несчастен!
Эмерод услышала приглушенные рыдания за спиной. Она обернулась и увидела Жоанна и сэра Эдуарда.
– Надо увести их отсюда, – прошептала она, указывая глазами на отца и мать. – Их горе меня убивает. Боже мой! Почему я не умерла?
– Идемте, доктор, идемте, миссис Ивенс, – попросил Жоанн, вытирая глаза. – Имейте мужество из сострадания друг к другу. Вы не имеете права хоронить свои привязанности вместе с этим нежным существом. Вспомните, что вы говорили, когда я хотел умереть.
– Вы оплакивали знакомую девушку, а я оплакиваю свою дочь, – с горечью ответил доктор.
– Пойдемте, мой друг, – подозвал молодой человек, хорошо знавший, что горе делает человека несправедливым, и попытался приподнять доктора, все еще остававшегося на коленях возле кровати, – во имя нашей дружбы оставьте эту комнату. В ней мало воздуха, в ней душно, посмотрите на свою жену – она близка к обмороку. Эмерод сделала над собой усилие.
Она вывела мать, тогда как Жоанн и сэр Эдуард проводили на палубу мистера Ивенса, и, вернувшись, осталась одна подле Мелиды.
Став на колени, она прошептала короткую молитву и поднявшись, поцеловала сестру в лоб.
Она надела ей на палец маленькое колечко с голубыми камешками, нарядила в самый красивый белый пеньюар и остановилась, словно это совершенно истощило ее силы.
Наконец, она прижала руки к сердцу и сказала самой себе:
– Надо это сделать, мама никогда не сможет.
Эмерод надела на голову Мелиды кружевной чепчик, поцеловала ее в губы и закрыла лицо простыней, которая должна была служить ей саваном.
Хотя жизнь в море заставляет людей заботиться в первую очередь о себе и безразлично относиться к попутчикам, смерть Мелиды произвела глубокое впечатление даже на тех, кто видел ее только мельком. На борту больших кораблей, где путники размещаются в трех классах, каждый день замечаешь новые лица и зачастую до конца плавания не увидишь всех. Миссис Ивенс окружили пассажиры, и мистер Ивенс получил столько знаков сочувствия и симпатии, что они, как всегда в большом горе, скорее утомили его, нежели утешили.
Эмерод решила остаться с телом сестры одна.
Когда корабельный плотник пришел взять мерку для гроба, который он должен был сделать к завтрашнему утру, то застыл на несколько минут в неподвижности. Мужество изменило ему при виде бедной умершей, которая казалась заснувшей.
– Она вас пугает? – спросила Эмерод, которая открыла лицо сестры, чтобы посмотреть на него еще раз.
– Нет, – ответил взволнованно плотник, – она меня не пугает, но я думаю, что эта девушка слишком прекрасна для того, чтобы умереть.
