Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя
— Янек! — взмолилась она. — Это все глупый вымысел, это происки подлых врагов против нашей любви…
— Замолчи! — «Пан Янек» схватился за голову, в которой все уже и так кипело от волнения и спутанных мыслей.
И в этот момент Ольга быстро заложила руку за спину и, вытащив из-за пояса пистолет, остававшийся прежде незамеченным под, плащом, выстрелила в Анну. Но ей не удалось исполнить задуманное. Энрике, ворвавшийся в церковь, прежде чем Ольга успела нажать на курок, схватил ее за руку, и пуля попала в окно. Грохот от выстрела и звон разбитого стекла взбудоражили тишину церкви.
Какое-то время они молча боролись, и Ольга шипела в лицо Энрике: «Предатель!», но потом она вдруг опомнилась, осела всем телом и испуганно вжала голову в плечи. Энрике вырвал у нее из руки пистолет и сунул за пояс своего патронташа. «Пан Янек», в ужасе посмотрев на Ольгу, бросился к Анне.
— С вами все в порядке? — участливо спросил он, и Анна поняла, что дверь в подземелье его воспоминаний, едва приоткрывшись, захлопнулась.
Перед ней опять стоял «пан Янек», внимательный и искренне обеспокоенный столь неожиданным поворотом событий.
— Благодарю вас, — прошептала она, подавляя прорывавшееся наружу рыдание.
— Пожалуй, нам стоит уйти, — кивнул ей «пан Янек», склоняясь к ее руке для поцелуя, — и простите за то, что вам только что пришлось пережить.
— Вы ни в чем не виноваты… — еле слышно промолвила Анна и осторожно, но ласково провела рукой по его волосам.
«Пан Янек» вздрогнул, этот жест смутил его, он словно собирался еще что-то сказать Анне, но его внимание отвлек Энрике, который стал торопить их.
— Сюда идут, уходите! И уводите синьору Ванду, пока она еще чего-нибудь не натворила!
— А как же вы? — растерялся «пан Янек», глядя то на него, то на печальную Анну.
— За нас не беспокойтесь, — кивнул Энрике. — Я все улажу со святым отцом…
* * *Потом он рассказал Анне, что, передав «пану Янеку» портрет и объяснив, куда тот должен ехать, сам остался в лагере, чтобы проследить за синьорой Вандой. Миниатюра произвела на командира Джованни, как еще иногда звали «пана Янека» итальянские повстанцы, неизгладимое впечатление. Он был потрясен своим сходством с мужчиной на портрете и хотел немедленно скакать в деревушку, куда Энрике отвез Анну. Но Ванда не отходила от него ни на шаг, и тогда Энрике решился на обман. Юноша сказал синьоре Ванде о неожиданном приезде какого-то посланца с важным донесением для нее, и она с видимым неудовольствием покинула «пана Янека», пообещав, правда, что вернется скоро и непременно.
Однако в указанном месте ее никто не ждал, и герильерос, дежурившие на выставленном за деревней посту, искренне удивились ее расспросам о посыльном. Полная подозрений и взволнованная, синьора Ванда вернулась в дом, где они квартировали, и не застала Джованни на месте. Энрике видел, как она металась по лагерю, пытаясь выяснить, где «пан Янек». Потом как будто на мгновение затаилась, но лишь для того, чтобы вскоре амазонкой, в седле и с факелом в руке, промчаться по дороге. Она бросилась за Джованни в погоню! Энрике поспешил за ней, но его конь не успел слишком далеко отвезти своего хозяина. Испугавшись донесшегося с гор воя, конь вздыбился, и юноша вылетел из седла.
Как такое могло случиться? Ведь Энрике с детства сидел в седле. Проверив подпругу, он увидел, что она перерезана. «Ванда! — догадался Энрике. — И когда только успела!» Ему пришлось вернуться в лагерь и поменять седло, но сделать это быстро не удалось. Пальцы никак не могли подтянуть ремни, потому что Энрике нервничал. Конечно, Ванде, если все, о чем говорила ему Анна, — правда, не составляло труда догадаться, куда отправился «пан Янек».
Медлить было нельзя — и вот он здесь. Анна слышала, как Энрике вдохновенно описывал отцу Карло воров, застигнутых им у дверей церкви, как прогнал их выстрелом из пистолета, как успокаивал прибежавшую на звук выстрела синьору… Если отец Карло и не поверил в эту историю, то он все равно ничего не сказал. Просто благословил их на дорогу и велел причетнику принести для гостей вина и сыра. Им еще предстоял весьма долгий путь: Энрике не стал дожидаться утра. Кто знает, какая новая подлость может прийти в голову мстительной Ванде…
— Вы опять спасли меня, — прошептала Дина, когда они вышли из церкви.
— Всего только второй раз, — улыбнулся. Энрике. — Теперь мне осталось лишь умереть за вас, синьора.
— Немедленно возьмите свои слова обратно! — воскликнула Анна. — Так не стоит шутить.
— А я и не шутил. Я был бы счастлив отдать за вас жизнь.
— Не смейте мечтать об этом! — Анна ладонью накрыла его уста и почувствовала, что по руке сочится теплая густая струйка. — Вот видите! Довольно уже того, что вы пролили свою кровь. На этом и остановимся. Давайте я помогу вам.
— Раны украшают мужчину. — Энрике попытался отвести ее руку, когда Анна, достав платочек, принялась стирать кровь с его лица. Но потом ему понравилось это движение — Анна нежно касалась тонкой, прозрачной, как корпия, тканью его щеки, и прохлада женской руки успокаивала нывшую царапину.
— Очень странный порез, — уже светало, и Анна смогла получше разглядеть рану на лице Энрике. — Вы же сказали, что синьора Ванда угрожала ножом вашему товарищу, а не вам. И сейчас я не видела ножа в ее руке.
— Наверное, оцарапался о кустарник, когда падал с лошади. — Энрике легкомысленно махнул рукой. — Что за забота — какая-то царапина!
— Большие проблемы всегда начинаются с малого, — покачала головой Анна и, открыв бутылку вина, увлажнила им платок и опять принялась протирать им рану на лице Энрике.
— Это почти ритуал, — улыбнулся он. — Вы при свете зари омываете мне лицо вином. Признайтесь, синьора Анни, вы умеете привораживать? Я чувствую, как начинает кружиться голова, и тело улетает в заоблачные райские дали.
— Вы пугаете меня…
Анна хотела выбросить окровавленный платок, но Энрике отобрал его и спрятал в нагрудном кармане рубашки. И теперь пятно крови, пропитав ткань, алело, как пронзенное выстрелом сердце. У Анны от недоброго предчувствия все похолодело внутри.
— Это нехорошо, это неправильно, Энрике, — прошептала она. — Верните мне платок.
— Вы окропляли его, вы держали его в руках — он священный, — отказался юноша, и выражение его лица стало как-то тревожно и странно просветленным.
— Думаю, нам стоит поторопиться. — Анна не сводила с Энрике пристального взгляда, будто пытаясь понять, что с ним происходит, но тот легкомысленно махнул рукой.
— Это все возбуждение ночи, ваша близость, это все луна и колдовство…
