Лора Бекитт - Сильнее смерти
– Откуда ты здесь взялась, красавица? А другая бесцеремонно выпалила:
– Отдай!
Кэйко положила узелок на пол и встала. В глазах смотревших на нее женщин были презрение, злоба и жадность.
Одна из них схватила Кэйко за руку. Тут же вторая вцепилась ей в волосы. Кэйко отбивалась, как могла, кричала, но никто не появился; находившиеся в камере отвечали равнодушными взглядами. Итог схватки был неутешительным: у нее отобрали еду, гребень, деньги, одежду – даже испачканное кровью верхнее кимоно – и небрежно швырнули чужое, рваное, грязное, каких она никогда не носила. Вдобавок поцарапали лицо и руки и вырвали клок волос…
Прошло две недели. За нею никто не приходил. В камере было темно, холодно, грязно. Многие женщины болели; некоторые страдали нарывами, другие сильно кашляли. Кормили два раза в день разведенным водою клейким рисом, поили холодным жидким чаем. Новеньких приводили редко, зато каждый день выносили умерших. В камере никто не убирал, воды для умывания не было.
Когда Кэйко наконец повели к судье, она находилась в таком отчаянии, что была готова грызть решетки зубами, лишь бы выйти отсюда.
В те времена не имело большого значения, какое именно преступление совершил человек – украл или убил. Куда важнее было то, на чью жизнь или имущество он посягнул. (Если бы Кэйко убила самурая, ее участь была бы решена немедленно.) Виды наказаний тоже не отличались разнообразием: порка, отрубание частей тела либо смертная казнь, куда реже – ссылка. Другое дело, существовало много способов приведения приговора в исполнение, многие из коих были весьма мучительны. Проще говоря, преступнику везло, если ему просто отрубали голову, а не убивали как-то иначе – медленно и изощренно.
Судья впрямь был уродлив и стар, и он посмотрел на Кэйко, как посмотрел бы на любую другую женщину, то есть как на вещь. В его взгляде не было неприязни, лишь безразличие и усталость, как у всякого, кто вынужден заниматься бесконечной нудной работой. Рядом с судьей сидел помощник, его желто-коричневое лицо казалось высеченным из камня. На этом похожем на грубую маску лице жили только глаза – их холодный твердый взгляд скользнул по фигуре женщины, как по неодушевленному предмету.
– Имя? – спросил судья, и помощник ответил:
– Хаяси Кэйко.
– Род занятий?
– Служила в «веселом доме».
Затем судья задал следующий вопрос, и они с помощником продолжали общаться между собой, будто Кэйко тут не было. Тогда она неожиданно подала голос:
– Я составлю жалобу.
Судья и его помощник на мгновение встрепенулись и застыли в недоумении. Они будто спрашивали себя, кто же мог произнести эти слова!
– Я наложница знатного человека, князя Нагасавы. Здесь со мной обращались очень дурно. Я привыкла мыться каждый день и никогда не ела такую скверную пищу!
– Кто это? – наконец вымолвил Косака-сан.
– Эта женщина служила в «веселом доме», – тупо повторил помощник.
Больше Кэйко не дала ему вставить ни слова.
– Да, меня похитили и продали тому человеку, которого я и убила! Надо мной издевались, и вы продолжаете это делать!
– Замолчи! – крикнул судья.
– Я не замолчу до тех пор, пока мне не позволят принять горячую ванну!
– Уберите ее отсюда!
– Нет. – Кэйко поднялась с места и подошла к судье, что было совсем уж неслыханно. – Когда мой господин приедет сюда…
И вдруг зарыдала, безнадежно и громко.
Косака-сан раздраженно махнул рукой.
– Уберите ее! Отведите куда-нибудь, чтобы она помылась.
– И пусть принесут чистую одежду, – подсказала Кэйко.
Ее отвели в помещение, где стояла полная горячей воды офуро. Не обращая ни малейшего внимания на пялящихся на нее охранников, Кэйко сбросила одежду и, ежась от холода, влезла в ванну. Тепло охватило ее со всех сторон, мягкие объятия чистой воды были так приятны…
Женщина не ожидала, что станет страдать, но она страдала. Акира сказал ей: «Луна есть на небе ночью, есть она и днем, и, если мы ее не видим, это не значит, что ее нет. Так и моя любовь к тебе – она была, есть и будет всегда. Несмотря ни на что, даже когда мы в разлуке, когда ты меня не видишь и не чувствуешь силы моих объятий и тепла моего сердца. В жизни существует нечто неизменное, и никуда от этого не денешься». За то, что он говорил ей такие слова, но не вернулся за ней, его и следовало убить.
Выбравшись из ванны, Кэйко облачилась в чистую одежду и сказала, чтобы ее отвели к судье.
– Благодарю вас, добрый господин. – Теперь перед Косака-сан предстало прелестное невинное создание. – Я хочу есть, – прибавила она, опуская ресницы.
Косака-сан приказал принести еду: остро пахнущую горячую бобовую похлебку и хорошо сдобренный приправами рис. Кэйко не сомневалась в том, что это был собственный обед судьи, тем не менее она съела все до крошки, да еще попросила чаю. Еще раз сердечно поблагодарив доброго господина, встала и подошла к нему.
На Косака-сан словно надвигалась некая чудовищная звезда, он чувствовал испепеляющий огонь этого неведомого светила. Кимоно распахнулось… Теплая нежная кожа, обольстительная полуобнаженность тела, упавшие на грудь волны блестящих от воды волос и затуманенный сладострастием взор. И такой прелестный голос:
– Могу ли я отблагодарить вас, господин…
Кэйко прожила с судьей ровно месяц. Она не позволила себе умереть от отвращения, потому-что знала: нельзя пускаться в дальний путь, не имея денег и хорошей теплой одежды. К тому же не мешало окрепнуть и набраться сил.
Судья был жаден, но Кэйко знала, как усыпить рассудок человека, в чьей жизни чересчур много условностей и слишком мало радостей. В результате Косака-сан нанял для нее отдельный домик и давал деньги на расходы. Она приобрела необходимые вещи, главной из которых считала небольшой кинжал с покрытой черным лаком рукояткой и такими же ножнами.
Как самурай, Акира должен удостоиться чести быть убитым более благородным оружием, нежели шпилька для волос. Как самурай. И только. Как человек, как мужчина, как ее бывший любовник, он не заслуживал ничего, кроме презрения и ненависти.
ГЛАВА 6
Если спросят меня,
Где обитель моя в этом мире,
Я отвечу одно:
«Мой приют к востоку от моста
Через воды Реки Небесной…»
Рёкан[38]Кэйко стояла на дороге – как ей казалось, в начале нового пути.
Женщина заглянула в себя, в свою душу: сейчас там было пусто и темно. Ей было знакомо такое состояние. Когда чаша страданий переполнена, наступает равнодушие, всеобъемлющее, глубокое, стойкое, как скала. Впрочем, равнодушие, как сумела понять Кэйко, не самое опасное состояние человеческой души, куда страшнее бывает страсть – безумная сила, способная принимать любые формы, вплоть до яростной ненависти.
