Виктория Холт - Роковой выбор
Это был в высшей степени необычный человек, в особенности, если принять во внимание его звание. Он был высок, с карими глазами и густыми почти черными бровями. И, несмотря на серьезность его интересов, он был весельчак.
Даже Уильям принял его приветливо, так как Бернет не одобрял происходившего в Англии и считал меня и Уильяма будущими монархами.
Он был убежден, что мой отец сам рыл себе яму, и находил, что Уильям и я должны быть готовы взять на себя бразды правления. По его мнению, этого недолго оставалось ждать. Этот человек сблизил меня с Уильямом и помог мне понять моего мужа лучше, чем я когда-либо его понимала. И я думаю, что он повлиял в таком же смысле и на Уильяма.
Гилберт Бернет умел говорить о серьезных вопросах шутливо, не уменьшая в то же время их серьезности.
К своему большому удивлению, в беседах с ним я обнаружила, что разбираюсь в теологии, так как во время своего уединения я много читала. Теперь я могла рассуждать об этих вопросах с пониманием, что произвело на Гилберта впечатление. Он сообщил об этом Уильяму, и я уловила после этого в отношении мужа ко мне оттенок уважения, почти неуловимый, но все же заметный.
Мой отец был недоволен присутствием Гилберта Бернета в Гааге, и по этому поводу между нами велась длительная переписка.
Отец более чем когда-либо желал, чтобы я приняла католичество. Теперь уже можно было почти наверно знать, что я унаследую корону, а он не мог вынести мысли о том, что его преемница сведет на нет все его усилия насадить католицизм в Англии.
Его безрассудство пугало и раздражало меня. Я любила его по-прежнему, но мне казалось, что он вел себя как капризный ребенок.
Мои письма к нему начали удивлять меня. Я долго считала себя необразованной. Теперь я поражалась легкости, с какой я могла выразить мои чувства в длинных письмах к отцу, который, хотя он и не соглашался с моими взглядами, оценил мои познания.
Я много говорила с Гилбертом Бернетом. Все это время мне очень не хватало Анны Трелони. Я привыкла делиться с ней своими чувствами, которые я могла поведать только ей одной. С Гилбертом Бернетом все было по-другому. Конечно, мы не сплетничали с ним, как с Анной, – удивительно, сколько можно узнать из сплетен, – но мои беседы с Гилбертом просвещали и утешали меня.
Он разъяснил мне, что, хотя разрыв с Римом, это величайшее событие прошлого века, произошел из-за похотливости короля, он явился для страны большим благом. Англия не должна более никогда подчиняться Риму, а именно по этому пути и пытался повести страну мой отец.
Читая между строк письма отца, я убеждалась, насколько нереальны были его мечты. Он не шел к своей цели, как Уильям – тихо, осторожно, тайно; его планы рождались у него не в уме, а в сердце. Он был фанатически религиозен. Я вспомнила о моем великом прадеде, французском короле Генрихе IV, гугеноте, изменившем свою религию ради мира. Он, наверно, походил на моего дядю Карла. «Париж стоит мессы», – сказал он, и народ его признал за это, и началось его славное царствование.
Мой отец был хороший, честный человек; как могла я осуждать его? Я горячо любила его, но не могла не сожалеть о его поступках. И тогда я представляла голову Джемми… эту прекрасную любимую голову – окровавленной на плахе; я представляла себе, как он просил отца сжалиться над ним и как тот отвернулся от мольбы несчастного юноши.
Я была в смятении.
Этого могло бы не быть, повторяла я себе. Что такое принцип по сравнению с человеческой жизнью? Я читала об испанской инквизиции, о пытках и жестокости, и все это во имя религии. Должны ли мы вернуться к этому в Англии? Нет, никогда!
Гилберт проповедовал терпимость. Он был прав.
Тем временем отец строил планы моего развода с Уильямом, с тем чтобы я могла выйти за католика. А потом я должна была вернуться в Англию с мужем-католиком, чтобы царствовать в созданной им католической стране. Это никогда не должно случиться.
Однажды Гилберт пришел ко мне встревоженный.
– Существует заговор похитить принца и вывезти его во Францию, – сказал он. – Пригласите его к себе немедленно. Я не хочу, чтобы кто-нибудь слышал наш разговор.
Уильям явился. В его приветствии чувствовалось расположение, которое он стал проявлять ко мне со времени приезда Гилберта. Бернета же он приветствовал дружески.
– Гилберт принес нам тревожные известия, – сказала я ему.
Уильям приподнял брови и повернулся к Гилберту.
– Ваше высочество имеет привычку ездить верхом по вечерам в песках Шевелинга.
– Да, – согласился Уильям.
– Вы не должны ехать завтра.
– Я обязательно поеду. Это моя любимая прогулка.
– Ваши враги намерены окружить вас завтра. У них будет наготове корабль, чтобы переправить вас во Францию.
Уильям пожал плечами:
– Я этого не допущу.
– У вас недостаточная охрана, а их будет много. Похитив вас из Голландии, они не дадут вам вернуться.
– Это смешно, – сказал Уильям. – Разумеется, я не позволю им схватить меня. Меня ждут дела.
– И ваше высочество должны быть на месте, чтобы заняться ими.
Я коснулась его руки:
– Я хочу, чтобы вы завтра взяли с собой охрану.
Он взглянул на меня искоса. Он увидел на моем лице выражение подлинной озабоченности, и мне кажется, он был тронут, хотя и не показал этого. Не удивило ли его мое беспокойство после того, как он обходился со мной? Многие нашли бы это странным. Уголки его губ слегка приподнялись.
– В этом нет необходимости, – сказал он.
– Вы должны взять охрану, – взмолилась я. – Пожалуйста.
Выражение лица его не изменилось. Повернувшись к Гилберту, он сказал:
– Раз моя жена этого желает…
Гилберт Бернет улыбнулся: и все кончилось тем, что, выехав на прогулку, Уильям взял с собой телохранителей. И правильно сделал, потому что его ждала засада, но заговорщики тут же скрылись, как только поняли, что их план раскрыт.
Предупреждение Бернета было своевременным, как и моя просьба.
В этом случае проявилось мое изменившееся отношение к мужу. Но этот случай показал также, что мой отец готов на все, чтобы избавиться от Уильяма и найти мне мужа по своему вкусу.
Сам по себе этот замысел вызвал у меня гнев. Я не желала, чтобы меня перебрасывали из одного супружества в другое во исполнение навязчивых идей моего отца. Я все больше расходилась с отцом, хотя и не могла полностью дать себе отчет в своих чувствах к Уильяму.
* * *Я все больше узнавала о происходившем в Англии и видела, как день ото дня мой отец приближается к катастрофе. Он был твердо намерен сделать Англию католической страной, а народ равным образом решил, что этому не бывать. Почему отец не понимал, что происходит? Похоже было на то, что он усвоил веру своего отца, Карла I, в божественное право королей. Неужели он забыл, что это привело его отца к гибели?
