Анри де Ренье - Полуночная свадьба
С соблюдением полной учтивости на лицах замелькали лицемерные улыбки, послышались слащавые и ядовитые слова. Стремительно подошел князь де Пранциг, затянутый в военный мундир и в черной эспаньолке, с четырьмя крепкими коренастыми сыновьями. Все впятером они двигались вперед сплотившейся группой, как один человек, точно шли в атаку на крепость. Князь поклонился ле Ардуа с почтением, которое подобает оказывать богатым людям и которого заслуживал внук министра великого императора. Четверо юношей смотрели на девицу де Клере глазами мужчин, обреченных на брак с дурнушками ради приданого. Безжалостный де Пранциг желал, чтобы его отпрыски сами заработали себе положение. Они бросили завистливый взгляд на ле Ардуа и круто повернулись, как на параде.
Шествие продолжалось: чопорные или слишком приветливые поклоны, косые улыбки, многозначительные рукопожатия и особенный испытующий взгляд, смесь злобы и учтивости. Все торопились проходить поскорее и не задерживаться перед молодыми слишком долго, потому что зрелище счастья всегда вызывает маленькое разлитие желчи. Подходили все новые и новые лица с различными мыслями, которые легко можно прочесть на них. Де Гюшлу всегда имела дурное мнение о маленькой де Клере, поэтому она подозрительно оглядывала стройную талию молодой девушки в надежде подметить последствия некоего счастливого прегрешения, но ничего не заметила. Разочаровавшись, она уступила место г-ну Барагону, который уже видел себя приглашенным четой ле Ардуа в Гранмон, где он спал бы в кровати Талейрана и мечтал среди старинной императорской обстановки о жизни, которую он вел бы, если бы жил в ту эпоху. Франсуаза посмотрела в узкую дверь ризницы, где все еще теснилась желающая подойти к ним публика. Ле Ардуа, солидный и спокойный, отвечал всем с довольным и благодушным видом. Франсуаза же хотела бы сделаться маленькой, незаметной. Она чувствовала, что ее рассматривают, исследуют, раздевают, что тело ее оценивают, взвешивают, разбирают по частям. Взгляды мужчин старались угадать, что предстоит ле Ардуа найти вечером под ее белым платьем. Будет ли ее тело стоить того, что он заплатил за свой каприз? А между тем толпа все шла и шла. Взгляд де ла Коломбри испугал ее своей свирепостью. У его дочери только что расстроилась свадьба. Де ла Вильбукар поглаживал свои крашеные бакенбарды, маравшие ему белые перчатки, и следовал за своей дочерью Люси, сухой брюнеткой, которая улыбалась уголками своих усатых губ. Затем подошли супруги Потроне, затем еще и еще разные лица: и полковник де Варель, звучный голос которого наполнил всю ризницу, и друзья ле Ардуа, которых Франсуаза не знала, и юный Пюифон, корректный и важный, чье присутствие зажгло светлые и слишком нежные глаза г-жи Бриньян. Буапрео подошел с печальным видом одним из последних.
Ризница пустела. Не подойдет тот, о ком Франсуаза часто думала, не подойдет, согнувшись и прихрамывая, опираясь на трость, ее очаровательный друг, деликатный и чудесный старый князь, бедный г-н де Берсенэ. Вместо него Франсуаза увидела перед собой де Серпиньи с рукой на перевязи. Де Серпиньи имел довольный и уверенный вид. Несколько дней тому назад он опознал тело юного Вильрейля, извлеченное из Сены. Вода превратила его в какую-то человекообразную вазу, причудливую и уродливую. Дела де Серпиньи устраивались. Он собирался открыть вместе с Потроне большой магазин старинных предметов. Поэтому он примирился с Дюмоном, и они вдвоем обдумывали, как бы купить с помощью дворецкого Эрнеста мебель, сваленную на чердаках дома на улице Варен. Эрнест ручался, что добьется от г-жи де Витри согласия на продажу загромождающего дом старья. Де Серпиньи галантно отвесил поклон Франсуазе.
— Разбитое стекло приносит счастье, сударыня; оно давно должно было принести его внучке великого мастера стеклянного дела…
Конец фразы затерялся в шуме алебард, которыми швейцары ударяли по плитам, и г-н де Серпиньи исчез, уступив место г-ну Дюмону, который успел-таки рассказать ле Ардуа в двух словах бегство Викторины с толстым Бокенкуром. Филипп поделился новостью с Франсуазой.
— Бедная Викторина! — сокрушенно покачала она головой.
Швейцары расчищали им путь. Церковь снова была полна. Франсуаза прошла по ней, опираясь на руку мужа, под пение органа. Подойдя к экипажу, она заметила закрытую вуалью даму, одетую в старомодное платье с маленькими воланами; два длинных локона свешивались ей на шею. Она делала ей знаки. Перед ней толстая пузатая собачонка, волочась на своем шнурочке и вывалив язык из пасти, задирала ногу где попало… Франсуаза узнала графиню Роспильери…
На паперти церкви, теперь пустой, Дюмон рассказывал Серпиньи известные ему подробности случая с девицей де Витри и толстым Бокенкуром.
— Не пройтись ли нам на Анри Мартен?
Де Серпиньи изъявил согласие, и оба они пошли рядом. Они нашли парадную дверь особняка открытой.
Из пустого вестибюля они отправились в мастерскую, где обычно работала г-жа де Бокенкур. Ее там не было. На большом столе увядал букет красных роз. На мольберте начатое полотно являло вымученный, нескладный рисунок с несколькими мазками кисти.
Дюмон пожал плечами. Положительно, нельзя надеяться, чтобы когда-нибудь вышел толк из его уроков г-же де Бокенкур. Он наткнулся на упавшую на пол палитру, все еще покрытую красками.
Де Серпиньи усмехнулся:
— Птичка покинула гнездышко, дорогой мой!
Они вышли прогуляться по саду. Проходя мимо кухонь, в подвальном этаже двое друзей услышали раскаты смеха. Людская веселилась. Раздавалось чоканье и стук ножей и вилок. Праздновали бегство хозяина. Г-н маркиз пользовался любовью прислуги. Серпиньи и Дюмон возвратились в дом и вошли в помещение толстого Бокенкура. Постель приготовлена; ночные туфли на ковре; на стеганом одеяле разложен полушелковый платок в желтую и зеленую клетку, которым Бокенкур повязывал себе голову на ночь. Они пошли по коридору, в конце которого располагались комнаты г-жи де Бокенкур. В будуаре не было никого. Они полуоткрыли дверь туалетной. Оставалась спальня. Дюмон, не постучавшись, тихонько открыл дверь. В большой комнате, где благодаря спущенным решетчатым ставням царил полумрак, на постели лежала вытянутая фигура, слабый голосок которой спросил:
— Кто там?
— Ваши друзья, Серпиньи и Дюмон, — ответил художник.
Г-жа де Бокенкур лежала на измятых простынях, непричесанная, в рубашке и полураспахнутом полотняном пеньюаре, из-под которого виднелось ее круглое и белое колено. При виде Серпиньи и Дюмона она села, не обращая внимания свою обнаженную грудь. Веки ее, обыкновенно красные, казались более воспаленными. Она провела руками по красивым волосам и воскликнула:
