Карин Эссекс - Лебеди Леонардо
— А зачем вы заказали Распятие другому мастеру? Не лучше ли было поручить magistro расписать всю комнату?
— Я знала, что ты догадаешься! — воскликнула Беатриче. — Действительно, Распятие написано другой рукой.
Изабелла рассматривала фигуры Спасителя и двух злодеев на крестах.
— Работа достойная и выразительная, однако композиция, на мой вкус, бедна и перегружена деталями. Художник рассказывает историю, но мало смыслит в перспективе. Эту фреску никак не мог нарисовать сам Леонардо.
— Художник завершил работу вовремя и не попросил ни единого лишнего дуката сверх обещанных, чем весьма нас порадовал. Конечно, мы надеялись поручить обе фрески Леонардо, но Лодовико рассудил, что вряд ли magistro допишет хотя бы одну. Поэтому Распятие писал мастер из Ломбардии Джованни Монторфано. Конечно, его нельзя даже сравнивать с Леонардо, зато свою работу художник начал и закончил в положенный срок. Кроме того, Лодовико попросил Леонардо вставить в законченную фреску наши портреты вместе с детьми.
— И когда же Леонардо приступит к «Тайной вечере»?
— Ты же его знаешь! Magistro уверяет, что уже начал приготовления, но он так рассеян! Остается надеяться, что он не станет углубляться в изучение молитв ради того, чтобы пририсовать наши фигуры со сложенными руками.
Чтобы не встречаться глазами с сестрой, Изабелла старательно делала вид, будто разглядывает «Распятие».
— Значит, ты победила свое нежелание позировать magistro?
Голос предательски дрогнул. Изабелла прекрасно понимала, что не в силах скрыть свою заинтересованность, но не могла же она уйти, не узнав, осталась ли у нее надежда!
— Не совсем. Мне по-прежнему трудно усидеть на месте. Да еще этот пристальный взгляд magistro! Я восхищаюсь его работами, к тому же он неизменно мил и любезен со мною, но в его присутствии я теряюсь. В этом человеке есть что-то тяжелое и мрачное.
— Вряд ли на свете встречаются простодушные гении, Беатриче. По крайней мере, Леонардо красив и хорошо воспитан в отличие от вечно хворого и недовольного Мантеньи.
— Лодовико считает, что портрет работы величайшего мастера наших дней будет способствовать возвышению семейства. Он уверяет, что поручил Леонардо написать мой портрет из любви ко мне. «Я сдвину с места горы, чтобы убедить этого человека взяться за кисть! — Беатриче широко раскинула руки, подражая манере Лодовико. — Я готов пойти на все ради той, которую люблю!»
Изабелла предпочла промолчать. Она не собиралась выражать одобрение или порицание поступкам Беатриче. Сестра вольна в своих желаниях. Теперь вот она собирается позировать Леонардо, но не ради собственного удовольствия, а потому, что этого хочется Лодовико. Кто знает, зачем это ему? Удовлетворить свое честолюбие? Ублажить Савонаролу? Или прочно связать в памяти потомков имя величайшего художника со своей могущественной семьей? Что бы ни задумывал Лодовико, он всегда знал, что делает. Ясно одно: побуждения Беатриче чисты и бескорыстны.
— Кроме того, — промолвила Беатриче, сложив маленькие руки поверх громадного живота, — Лодовико был влюблен в Цецилию, когда заказывал ее портрет. А теперь он любит меня. Он не устает повторять мне это. Я же вижу, каких усилий стоит ему уговорить Леонардо закончить любую из картин. Уверена, Лодовико не стал бы так стараться, если бы не его любовь ко мне и нашим детям.
Покинув трапезную, сестры вышли во внутренний двор и увидели прямо перед собой широкую спину мужчины. Он сидел на земле, скрестив по-восточному ноги. Словно в трансе мужчина уставился в стену. Пышные кудри ниспадали на синий бархат дорогого плаща. Полуденное солнце подчеркивало темно-каштановый цвет волос и отбрасывало на стену причудливые тени. Тени накладывались на влажные пятна на штукатурке.
— Сударь! — окликнула Изабелла.
Magistro, прервав свои размышления, обернулся. Увидев герцогиню миланскую и маркизу мантуанскую, он привычным движением привстал, даже не изменив положения скрещенных ног.
— Чем вы, ради всего святого, занимаетесь? — поинтересовалась Беатриче.
Леонардо показал на влажные пятна.
— Я вижу здесь большую человеческую драму, ваша милость.
— А я всего лишь плесень на стене, — сказала Изабелла. — Если герцог действительно хочет отремонтировать церковь и монастырь, ему следует нанять маляров.
— Если позволите, маркиза, — Леонардо приблизился к стене. — В тенях и пятнах можно увидеть все, что угодно, если смотреть на них свежим взглядом. В этих бесцветных пятнах я вижу великие битвы, картины жизни и смерти, рыцарские поединки, детей, которым еще предстоит родиться, умирающих старух, богинь, выходящих из морской пены, корабли, налетевшие на рифы в шторм. Чтобы увидеть все это, необходимо всего лишь сосредоточиться.
Изабелла пристально рассматривала стену, но не видела чудес, о которых рассказывал Леонардо. Ей доводилось различать предметы и лица в рисунке облаков, но вряд ли Изабелла смогла бы сочинить о них связную историю. Беатриче, напротив, вежливо кивнула, словно и вправду разглядела на стене видения magistro.
— Ваша милость, — обратился Леонардо к Беатриче с оттенком беспокойства и нетерпения в голосе, и Изабелле показалось, что художник и хочет и боится задать вопрос, — что слышно о бронзе?
— О бронзе? — переспросила Изабелла.
— Magistro хочет изваять свою конную статую в бронзе, чтобы она сохранилась в веках или хотя бы столько времени, сколько может выдержать бронза. Не думаю, что мир настолько стар, чтобы мы могли судить о том, как долго способен сохраниться хороший кусок бронзы.
— Глина так хрупка, маркиза, — промолвил Леонардо с похоронным выражением на лице. — Теперь я дни напролет провожу в литейных мастерских, обсуждая с мастерами будущую работу.
— Magistro стал знатоком в металлургии и алхимиком, — заметила Беатриче.
— Ваша милость слишком добры ко мне.
— Вовсе нет. Я надеялась найти вас здесь, чтобы сообщить новости. Вы можете приступить к работе хоть сейчас.
Беатриче улыбнулась, исподтишка бросив взгляд на сестру. Так вот в чем заключалась цель сегодняшней прогулки! Беатриче захотелось похвастаться перед Изабеллой своей властью над magistro!
— От всей души благодарю вас, герцогиня.
Леонардо склонил голову. Лицо художника вспыхнуло. Он выглядел польщенным, задетым за живое и слегка смущенным своей радостью.
— Поздравляю, magistro, теперь ваш монумент сохранится для потомков, — промолвила Изабелла.
На самом деле она не разделяла радости художника: теперь один Бог знает, насколько отодвинется написание ее портрета!
— Magistro изобрел новый чудесный способ отливки скульптур. Не удовлетворите ли любопытство моей сестры? — спросила Беатриче.
