Жаклин Санд - Неверная жена
– Нет, Даниэль, – произнесла она, – не нужно мне твоих молитв, и милости твоей не нужно. Я вернусь домой, в Англию, где все начиналось, и там пойму, что мне дальше делать.
Развернувшись, она вышла, чтобы не смотреть на него больше, чтобы не предать себя и не продолжить умолять. Александра ошиблась: мир состоит из любви, только если себя обмануть. Она позволила себе обмануться, но теперь с этим все. Теперь точно – все.
Она не плакала, пока не взошла на борт корабля в Аккре.
Глава 27
Ис-сабах мушаиз мисбах[20]
Весна выдалась холодная, как никогда; Александра ходила по дому, завернувшись в меховой плащ, и, даже сидя у камина, его не снимала. Ночью она мерзла, укрытая несколькими одеялами. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара. Снег все еще лежал в полях, хотя заканчивался март.
Очень холодная выдалась весна, да и зима была не лучше.
Новости доходили до северного английского замка с опозданием. Некоторое время Александре и вовсе не до новостей было – когда она приехала, болел отец; болезнь оказалась долгой, изнурительной; он умер в начале января. Корабли из Святой Земли не приплывали часто, капитаны опасались зимних бурь. Новостей следовало ожидать не раньше чем в мае.
Одно Александра знала: Салах ад-Дин взял Иерусалим.
Эта весть повергла всех в уныние. Прошедший год 1187-й от Рождества Христова оказался неудачным для христиан в Святой Земле; они потеряли почти все, включая священный город. Кресты сняли с куполов церквей и заменили полумесяцами, и чужие знамена теперь реяли над стенами Иерусалима. Крестоносцев фактически вытеснили, в их владении оставалось несколько городов. Александра не знала, что сталось с графом Раймундом, его женой, его детьми; она боялась думать о Даниэле, оставшемся там, рядом с отцом, – и думала каждый день.
Ночь за ночью, лежа без сна и глядя в непроглядную холодную тьму, Александра спрашивала себя, правильно ли сделала, уехав из Палестины. Она не воспользовалась предложением Даниэля остаться поблизости, в Константинополе и теперь не знала, верно ли поступила. Может, это был шанс встретиться снова? Может, Даниэль намеревался приехать в Константинополь за нею? И там было бы тепло, гораздо теплее, чем здесь. Александра дула на замерзшие руки, но они оставались ледяными. И только когда касалась браслета с бубенчиками, кажется, становилось теплее.
Окрестные бароны уже начали нехорошо посматривать на молодую вдову, оказавшуюся единоличной владелицей замка; пусть он был невелик и небогат, а все-таки добыча. Что делать, если соседи пойдут войной, Александра не знала. Пока их сдерживала плохая погода и затянувшаяся зима, но рано или поздно снег растает, и тогда… Она не хотела об этом думать. У нее не было сил.
Целыми днями она вспоминала все, что случилось с нею в Святой Земле. Целыми днями. Разве что крепость Ахмар не вспоминала. Это лучше забыть навсегда. Теперь, по прошествии времени, Александра сама удивлялась, как выжила там, как сохранила рассудок; должно быть, ей помогал сам Господь. Еще иногда она вспоминала свою крохотную дочку, закопанную где-то в песках под Рабиуном, дочку, которая не получила ни крещения, ни имени; и, вспомнив, тихо плакала.
Святая Земля, не имевшая над Александрой власти три года жизни с Гийомом, взяла власть в те два месяца, что Александра знала Даниэля, – и теперь не могла отпустить. Полюбив Даниэля, она полюбила и землю, к которой он стал принадлежать, хотя сам происходил не оттуда; но он был чужаком, и земля сначала сказала – ты чужой, а потом он доказал, что свой, и ему открылись объятия.
Кто-то сказал бы, что это глупо – скучать по ужасающей жаре, отсутствию воды, пыли, странным законам. Александра скучала. Кроме этого, она помнила изумительные закаты над песками, ярость горных рек, стены неприступных крепостей и стремительный бег лошади по бесконечной равнине. Просыпаясь перед рассветом, она удивлялась, почему не звучит молитва, отчего не слыхать муэдзина; затем вспоминала, где она, но уже не могла уснуть.
Апрель расставил все по своим местам: в ложбинах и на солнечных пригорках зацвели крокусы и мелкие белые цветы, названия которых Александра никогда не знала, вернулись птицы, начавшие вить гнезда, и теперь ветер был теплый, пахнущий морем. Море манило и звало; Александра помнила его валы, сизые, как грудка дикого голубя. Все чаще и чаще она думала о том, что хорошо бы отправиться хотя бы в Константинополь, куда новости доходят скорее, и там, возможно, обрести покой. Здесь она покоя не дождется.
Вечером длинного сырого дня, когда зарядил дождь, Александра сидела одна в обеденном зале. Те немногочисленные рыцари, что трапезничали с нею, уже разбрелись по своим комнатам, а огромное бревно в камине почти прогорело. Александра смотрела, как бегают по его обугленной туше ярко-алые искры, и вспоминала искры в походном костре, который Даниэль разводил ночью. И звезды, мохнатые, словно одуванчики. Северные звезды даже летом светили тускло.
Грохнула дверь, послышались шаги, но Александра не обернулась. Это кто-то из рыцарей или капеллан, забывший требник на лавке; и когда за спиною послышался голос, она ушам своим не поверила.
Голос сказал:
– Какой же адский холод у вас тут.
«Это сон», – подумала Александра. Она спит, и ей снится, что Даниэль приехал. Не оборачиваясь, она ответила ему:
– В аду, говорят, жарко. Как в Палестине.
– В таком случае на земле мы уже ад претерпели, значит, нас заберут на небо. Разве это не радует тебя?
И его ладони легли ей на плечи, и тут Александра со всей отчетливостью поняла, что это не сон.
Она вскочила, едва не опрокинув стул, и оказалась лицом к лицу с Даниэлем. Солнце еще не погасло в высоких окнах, да и камин давал достаточно света, и потому разглядеть гостя можно было без труда. Даниэль изменился – это Александра увидела с первого взгляда; он по-прежнему чисто брился, но лицо похудело, под глазами залегли темные тени. И одежда стала другой, более богатой, и все так же сиял с нее перечеркнутый перевязью графский герб. Тяжеленный плащ, подбитый мехом и расшитый по краям дерущимися львами, падал до самого пола.
– Даниэль, – сказала Александра, наглядевшись, – что ты делаешь здесь?
– Решил навестить тебя.
– Ты говорил, что твои дела в Святой Земле, а сюда ты не собираешься возвращаться.
Он усмехнулся и тут же согнал улыбку с лица.
– Многое изменилось, моя госпожа. Отец умер в октябре. Он так и не оправился от ран, полученных при Хаттине.
– О Боже, – Александра протянула руку и коснулась его щеки. – Мне так жаль, Даниэль. И что же теперь?
– Теперь многое изменилось. Я так и остался признанным бастардом, а вот земли мои под властью сарацин. Такая неприятность. Между прочим, отец отписал мне твой фьеф; ты знала об этом?
