Кристина Уэллс - Порочная игра
— Прошу принять мои извинения, некоторые из этих произведений не отвечают требованиям хорошего вкуса. Я велю их снять. — Оглядевшись, он добавил: — Вообще-то все это можно убрать. Обставляйте гостиную так, как вам нравится. Теперь она ваша.
Сару порадовала бы его щедрость и чуткость, если бы он не вынуждал ее делить с ним спальню. И странное дело, эта чисто мужская обстановка комнаты пришлась Саре по вкусу. Она воспринималась как неотъемлемая часть Вейна.
— Спасибо, — быстро ответила она, — но я не хотела бы вас отсюда выселять. Уверена, что в доме есть другая гостиная. — Поколебавшись, Сара добавила: — Утром я прикажу приготовить для меня отдельную спальню, Вейн. Так принято во многих домах, и надеюсь, что вы не станете этому препятствовать. Мы же не хотим, чтобы о нас шептались слуги?
Он долго молчал. Похоже, он вел спор с самим собой. Наконец он пожал плечами:
— Полагаю, нет особой разницы в том, где вы будете спать. Поступайте как хотите. — Он протянул ей руку: — Пойдемте есть.
Он не видит разницы? То есть если ее спальня будет в другом месте, он станет приходить на ночь туда?
Нервничая, Сара прошла к маленькому столу и села, несколько растерянная своей легкой победой. Она подозревала, что его внезапное согласие не имело ничего общего с ее требованием. Он решил оставить ее в покое по собственной воле. Или, возможно, уступал ей сейчас, чтобы усыпить бдительность и внушить ей ложное чувство защищенности. Возможно, он считал, что достаточно будет одной этой ночи, чтобы она передумала.
Вейн положил ей на тарелку немного сыра, фруктов и ломтик ветчины. Слишком много для ее беспокойного желудка, но Сара все же сумела откусить кусочек яблока, пытаясь поддержать вежливый разговор.
Она заметила, что Вейн не ел совсем, он налил им обоим вина, густого темного бургундского, и, взяв в руки бокал, наблюдал за ее неуклюжими усилиями поддержать разговор.
— Лаборатория, которая была у вас на чердаке в Блумсбери, — внезапно сказал он, — вы ведь делали там духи? Так сказала ваша квартирная хозяйка.
Сара слишком поздно вспомнила о своих обезображенных шрамами ладонях. Зачем она сняла перчатки перед тем, как сесть за стол? Теперь ей ужасно хотелось спрятать руки.
Ну, он ведь уже их видел. Не просто видел, страстно целовал в ту ночь, словно это были ладони ангела, а не грешницы.
Надеясь, что краска стыда на лице не слишком заметна, Сара вскинула голову.
— Я делана духи и продавала их, да. — Голос ее стал чуть жестче, чем требовал вежливый, непринужденный разговор. — Мне нужны были деньги.
— Духи. Эти ваши духи, этот ваш запах… — Вейн смотрел на нее вопросительно, его глаза прожигали. Он был знаком с ее запахом, а что может быть интимнее, чем запах…
Сара опустила глаза. Теперь у нее не было сомнений в том, что он заметил ее румянец.
— Запах лилий. И еще тубероза, жасмин, лимон и чуть-чуть мускуса. Мне нравится экспериментировать с различными ароматами, когда я готовлю духи для своих клиентов, но для себя я делаю только эти духи и только ими пользуюсь.
— Необычное умение для дочери графа. Как вы научились делать духи?
Сара улыбнулась, вспоминая.
— Экономка в Пенроуз-Холле взяла меня в ученицы. Ее семья до Революции владела парфюмерной фабрикой в Монпелье. Среди их заказчиков была даже королева Франции. Но, разумеется, они готовили то, что нравилось их клиентам, и ориентировались на их вкусы. Мадам Вассар оборудовала почти настоящую лабораторию в винокурне и научила меня всему, что знала сама.
«Спасибо, Господи, за то, что ты послал мне мадам Вассар». Что было бы с ней, если бы все эти годы у нее не было возможности заработать немного денег и пополнить скудный семейный бюджет?
— У меня не было необходимого оборудования и всего того сырья, которое я хотела бы иметь, но я справилась. Я выжила.
Вейн задавал вопросы, и Сара, чувствуя его неподдельный интерес, продолжала описывать различные приемы получения растительных экстрактов, технологию вымачивания и куда более длительный процесс анфлеража[1]. Затем шло смешивание, создание различных оттенков запахов для получения гармоничного сочетания, симфонии ароматов с базовой нотой, которая сильнее других улавливается носовыми рецепторами. Как при изготовлении хорошего вина, оставляющего приятное послевкусие.
Но, даже чувствуя, что что-то внутри ее оттаивает, распускается от его внимания, Сара знала, что, продолжая этот разговор, она лишь пытается выиграть время, оттянуть момент, когда молчание станет тугим и звонким, как тетива лука, и начнется настоящая битва. Вейн пристально изучал ее.
— Вы скучаете по своей работе, Сара? Вы говорите о ней так, словно изготовление парфюмерии где-то на границе между химией и искусством.
— Да, я… — Сара замолчала. У нее больше не было необходимости изготавливать духи. Она теперь маркиза Вейн, она может скупить всю парфюмерию в Грассе[2], если захочет. Ей больше не надо торговаться, чтобы купить лучшие цветы на рынке, не надо трудиться в жарком, наполненном горячим паром помещении, галлонами изготавливая скучную розовую воду.
Сара покачала головой, потянувшись к бокалу.
— Теперь, когда я стала вашей женой, мне будет чем себя занять.
Вейн смотрел, как Сара потягивает вино. Губы ее стали темно-красными. Он ждал все эти годы и наконец получил ее. И все же она и сейчас от него ускользала.
Он никогда прежде не попадал в такое положение. Он имел близкие отношения со многими женщинами, но среди них не было ни одной, которая не желала бы делить с ним постель. Не сказать, чтобы он льстил себя мыслью, будто он — настоящий подарок. В конце концов, всех этих женщин он щедро благодарил за сговорчивость.
Вейн не мог припомнить, чтобы хоть раз соблазнил леди, но ведь женщины по сути своей не слишком сильно друг от друга отличаются. Он видел явные признаки того, что небезразличен Саре. Легкий румянец, сбивчивое дыхание. Предательское дрожание руки, когда она потянулась к бокалу.
Он говорил с ней о парфюмерии, наблюдал, как при этом горят ее глаза, как она оживляется. Наблюдать за этим было почти больно. Такой разительный контраст в сравнении с ее обычной холодной безучастностью.
В свою очередь, он отвечал на ее вопросы о семье, о родовом поместье и прочей недвижимости, но все это время мозг прожигал один вопрос: почему? Почему она не желает спать с ним?
Вейн отказывался верить в то, что в ней нет страсти. В ту роковую ночь Сара горела в его объятиях, как раскаленное клеймо. Он отказывался верить в то, что она питает к нему неприязнь. Он, был достаточно опытен, чтобы правильно понять язык ее тела. Он всегда внимательно относился к непроизвольным жестам и мимике: только так можно переиграть соперника в схватке, предупредить его следующий ход, разгадать его намерения.
