Сьюзен Джонсон - Запретный плод
— А сейчас, — сказал он с улыбкой, толкая Дейзи в кровать и следуя за ней, — все принципы в сторону, кроме собственных эгоистических желаний. Займемся более земными вещами. Например, где ты хочешь, чтобы я попробовал соус?
Его лицо было рядом, улыбка магическая, глаза полуприкрыты.
— В смысле? — спросила она.
— В смысле: если ты предпочитаешь какието особые части своего тела, то я начну с них.
— А если не предпочитаю?
— Предпочитаешь. Я заметил это. — Память на детали у него была превосходной. Он начал поливать сладким винным соусом ее полные губы, облизывая их намеренно медленно. — Вкусно, — произнес он.
— Здесь достаточно, — сказала Дейзи. Ее пульс участился, касание его языка было подобно преддверию рая, шелк простыней холодил кожу, за выцветшими старинными занавесями они чувствовали себя в полном уединении, отрезанными от всего мира.
Он слегка наклонил голову, его темные волосы касались ее щеки.
— Я мало ел, сохранил свой аппетит для тебя и сейчас очень голоден.
Она почувствовала нежность его слов всем телом, как будто его мысли приняли материальную форму, и прилив возбуждения прошел по всему ее телу.
Все еще теплый соус капал на ее соски и сбегал ручейками по полной груди. Он губами перехватывал сладкие ручейки, прежде чем они успевали достичь основания груди. Его язык нежно облизывал каждый сосок.
Ее глаза закрылись перед надвигающимся ураганом чувств, заполнивших все тело.
— Не останавливайся, — шептала она. И он продолжал сосать, покусывать бесконечно долго, пока она не истекла в напряженном, содрогающемся оргазме.
Он не стал ждать, хотя она попыталась оттолкнуть его, когда почувствовала теплую жидкую струйку на своей все еще открытой расселине. Он только отвел ее руки в сторону, прошептав: «Доверься мне», и наклонился, чтобы попробовать ароматный соус. Вздох удовлетворения, родившись глубоко внутри, вырвался сквозь ее сжатые губы.
Он вошел в нее, поскольку его возбуждение снова начало пульсировать в своей наивысшей точке. Он вошел в нее так глубоко, что у нее перехватило дыхание. Она чувствовала, как последний оргазм заставил дрожать все тело.
— Я не могу двигаться, — прошептала она, когда наконец смогла говорить.
— Ты и не должна, — шептал он в ответ, томительно медленно скользя внутри нее, так что она рисковала потерять сознание.
Для человека, который испытал в жизни все, что можно было испытать, Этьен только сейчас открыл истинное значение любовного сумасшествия. Если бы огненное пламя ада ожидало его, он хотел быть с Дейзи, если бы Купидон направил свою стрелу в его сердце, он хотел быть с Дейзи, если бы его жена приставила пистолет к его виску, он хотел быть с Дейзи! Человек, имевший такой богатый опыт любовных отношений, вдруг понял, что существует другой вид любви, не такой, который он знал раньше и который теперь презирал.
Наконец он был счастлив.
— Ты мой, — сказала Дейзи с улыбкой.
— И помни об этом. Навсегда, — хрипло проворковал он.
— Навсегда, — согласилась она, испытывая блаженство.
Они остались этой ночью вместе, не заботясь о следующем дне. Два человека лежали рядом на старинной кровати два человека, для которых имели значение только их объятия и любовь.
Поздно ночью Этьен, обняв Дейзи, пробормотал под сводом балдахина:
— Напомни мне выдать премию моему кондитеру.
После того как она заснула, он держал ее в своих объятиях и смотрел на огни на реке. Странная грусть одолевала его. Он чувствовал, что его предыдущая жизнь прошла незаметно, как баржа за окном. Жизнь прошла с неимоверной скоростью в бессмысленной трате драгоценных дней, недель и лет, распыляемых в погоне за пустыми удовольствиями.
Его любовь к Дейзи дала ему время, чтобы осознать это. Жизнь ушла быстро, безжалостный сороковой день его рождения был только месяц назад. Его отец умер в сорок два. Переходный период, подумал он, наблюдая баржу, проходящую за окном.
Он не хотел, чтобы его попрекали эгоистичным желанием быть счастливым после двадцати лет выполнения своих обязанностей. Близость с женщиной, которую он любил, была ему крайне необходима.
Его династический брак был потертым и тусклым. Он был удобен для жены, чтобы внести свой вклад в ее пресыщенную жизнь, чтобы она могла занимать соответствующее положение.
Внезапно он почувствовал, что не может больше заполнять свою жизнь одними развлечениями. Достаточно. Жизнь была слишком коротка. А удача слишком неуловима…
Он наконец нашел женщину, которая затронула его душу, и он постарается сохранить ее.
Ворпреки всем Монтеньи, судьям и правилам его мира.
Герцог вздрогнул, когда, открыв глаза, увидел перед собой фигуру камердинера. Интересно, сколько Луи простоял здесь в почтительном молчании?
— В прихожей посетители, господин герцог. — Его голос прозвучал приглушенно, и на мгновение Этьен засомневался, правильно ли он его понял. Луи лучше него знал, как нужно обращаться с ранними посетителями.
— Почему они в прихожей? — поинтересовался он, поскольку если посетителям удалось миновать дворецкого Бернса и Луи, то это явно нуждалось в объяснении.
— Они настаивали на встрече с вами, господин герцог.
— Они?
— Архиепископ и вдовствующая графиня Монтеньи.
Должно быть, возмущение на его лице проявилось слишком явственно, потому что Луи тут же пустился быстрым шепотом перечислять события, предшествующие оккупации прихожей, находившейся всего в двух комнатах от спальни герцога. Выражение лица и тон Луи еще в большей степени, чем поток слов, свидетельствовали о масштабах усилий, прилагавшихся для того, чтобы удержать пришельцев на нынешнем рубеже.
— Они твердо намеревались пройти прямо к вам в спальню, ваша светлость. Простите, ваша светлость, может быть, распорядиться, чтобы их выдворили из дома?
Этьен оценил преданность Луи и какоето мгновение наслаждался перспективой выбросить из дома этого лицемерного кретинаархиепископа. С матерью Изабель, к сожалению, поступить так покавалерийски было невозожно. Поглядев на Дейзи, продолжавшую мирно спать в его объятиях, он снова повернулся к Луи:
— Дай им чаю и скажи, что я сейчас выйду, — и благодарно добавил: — Спасибо, Луи, что не впустил их. И все же камердинер был явно расстроен.
— Жаль, ваша светлость, что не я встретил их у дверей, но Берне сказал, что архиепископ буквально отпихнул его в сторону. Он ведь всетаки архиепископ, ваша светлость. Нельзя не считаться с последствиями сопротивления лицу такого сана.
— Конечно, ты тоже ничего не смог бы поделать.
— Берне и двое лакеев сторожат дверь в прихожую. Она заперта, монсеньор.
