К. Харрис - Когда рыдают девы
Так было принято в британском обществе. Тем не менее Аманда по непонятной причине чувствовала себя незаслуженно лишенной того, что по праву (как в глубине души она упрямо верила до сих пор) принадлежало ей. Даже старшие сыновья Гендона, Ричард и Сесил, вызывали у сестры негодование. Однако истинную ненависть она приберегала для Себастьяна, поскольку с самого начала знала или по крайней мере подозревала, что своего последнего ребенка графиня Гендон родила вовсе не от законного супруга.
Хозяйка дома опять поставила чашку.
– С какой бы целью ты ни явился, говори и уходи, чтобы я могла спокойно дочитать газету.
– Меня интересует декабрь за год до моего рождения. Насколько отчетливо ты помнишь то время?
– Достаточно отчетливо, – дернула плечом Аманда. – На ту пору мне исполнилось одиннадцать. А почему ты спрашиваешь?
– Где мама провела тогдашнее Рождество?
Сестра на минуту задумалась.
– Под Дурхемом, в замке Ламли. А что?
Себастьян хорошо помнил леди Ламли, поскольку дама была одной из близких материных подруг, почти такой же веселой, красивой – и распутной – как и сама графиня.
Он увидел расширившиеся зрачки Аманды, заметил тень презрительной усмешки, углубившей морщинки вокруг ее рта, и понял, что сестра чересчур хорошо догадывается о причине его расспросов.
– Я умею считать, Себастьян. Ты пытаешься вычислить, кто той зимой был материным любовником, разве не так?
Оттолкнувшись от стола, Девлин подошел к окну с видом на сад и встал спиной к собеседнице. В струях дождя дневной свет был хмурым и тусклым, промокший кустарник отливал зеленью, шиферные плиты террасы потемнели и влажно блестели.
Когда брат не ответил, Аманда едко хмыкнула:
– Не лишенная смысла попытка, учитывая твои обстоятельства, но, к сожалению, основана на предположении, что София не спала одновременно с несколькими мужчинами. Знаешь, она отличалась редкостным бесстыдством.
От этих презрительных слов Себастьяна захлестнула волна ярости, и он потрясенно осознал: не имеет значения, сколь часто мать лгала ему, неважно, каким жестоким и губительным было ее предательство и бегство – в нем по-прежнему, как в детские годы, вспыхивало желание защищать ее.
– А в то Рождество? – спросил он, с трудом сохраняя ровный тон, не сводя глаз с пейзажа за окном.
– Не припоминаю.
Девлин смотрел, как длинные плети вьющихся по арке роз гнутся под ветром, как бегут одна за другой по оконному стеклу дождевые капли.
Аманда поднялась.
– Ты и вправду хочешь знать, кто сделал нашей мамочке ее драгоценнейшего маленького ублюдка? Что ж, я тебе скажу. Это был конюх. Безродный, вонючий конюх.
Себастьян повернулся, всмотрелся в перекошенное лицо сестры, не веря. Отказываясь верить. Должно быть, прочитав в его глазах неприятие своих слов, она визгливо хохотнула:
– Сомневаешься? Я видела их. Той осенью, в Корнуолле, на прибрежных скалах. Он лежал на спине, а наша матушка сидела на нем верхом. Самое омерзительное зрелище, которое когда-либо представлялось моим глазам. Кажется, его звали Джеб. А может, Джед или как-то еще, в равной степени вульгарно.
Девлин заглянул в полные ненависти голубые глаза и почувствовал настолько сильное отвращение, что оно казалось осязаемым.
– Я не верю тебе, – громко произнес он.
– О, поверь, – глумливо усмехнулась собеседница. – Я вспоминаю его каждый раз, когда смотрю на тебя. Волосы у него вроде были темнее, да и ростом он был пониже. Но у меня никогда не возникало сомнений на ваш счет.
Внезапный порыв ветра с пугающе громким стуком швырнул дождь в оконное стекло.
«Тот конюх не был цыганом?» – вертелось на языке у Себастьяна, но он не мог настолько выдать себя перед этой холодной, злобной женщиной, всю жизнь ненавидевшей его с неизбывной силой. Поэтому спросил только:
– Что с ним стало?
– Я не знала и не желала знать. Ушел. Только это имело для меня значение.
Девлин направился к двери, но на пороге запнулся и оглянулся туда, где сестра по-прежнему стояла с прижатыми к телу руками и раскрасневшимся, перекошенным от злобы и еще какого-то чувства лицом.
Себастьян не сразу распознал выражение, но затем понял.
Она торжествовала.
Сэр Генри Лавджой медлил на пороге полицейского управления на Боу-стрит, кривясь при виде нескончаемого потока, который сильный ветер бросал в разные стороны. Вода падала стеной с карнизов, заливала канавы, била в стекла высоких окон. Вздохнув, магистрат уже собирался открыть зонтик и шагнуть в этот потоп, когда заметил джентльмена, двигавшегося от «Бурого медведя» в его сторону.
Высокий, с военной выправкой незнакомец, который, казалось, не замечал разгулявшейся стихии, перепрыгнул через бурный водосток, взметнувши вверх многочисленные пелерины своего плаща, остановился на тротуаре и спросил:
– Сэр Генри, не так ли? Я полковник Уркхарт.
Тяжело сглотнув, Лавджой неуклюже поклонился. Всем было известно, что полковник – человек могущественного лорда Джарвиса.
– Чем могу помочь, сэр?
– Я слышал, вы руководите поисками убийцы семьи Теннисонов?
– Да, это так. На самом деле, я как раз…
Уркхарт подхватил магистрата под локоток и потянул обратно к двери полицейского управления.
– А давайте-ка найдем какое-нибудь сухое и уединенное местечко и немного побеседуем, ладно?
ГЛАВА 41
С недавних пор у Кэт Болейн вошло в привычку захаживать на цветочный рынок на Кастл-стрит, неподалеку от Кавендиш-сквер. Она обнаружила, что среди пестрых рядов роз, лаванды и ярких букетиков обретает редкое, неуловимое ощущение умиротворения. Порою прелесть трепещущих лепестков или тончайшее дуновение знакомого аромата так кружили голову, что переносили актрису назад во времени в другую страну, другую жизнь.
Шедший с утра дождь только-только стих, оставив воздух прохладным, чистым и сладко пахнущим влажным камнем. Небрежно повесив на локоть корзинку, Кэт какое-то время бродила между лотками. И лишь когда остановилась возле торговца, продававшего в горшках апельсиновые деревца, почувствовала, что за ней наблюдают.
Вскинув голову, она натолкнулась взглядом на высокую даму в модном прогулочном платье из зеленой тафты с бархатной отделкой. У аристократки был римский нос и проницательные серые глаза ее отца и свой собственный удивительно чувственный рот.
– Знаете, кто я? – спросила новоиспеченная виконтесса Девлин голосом, который мог бы составить ей состояние на сцене, родись она не на столь высокой ступени общественной лестницы.
– Знаю.
Словно по молчаливому согласию обе женщины повернули к Оксфордскому рынку, проталкиваясь мимо негритянского оркестра и выкрикивающих разносчиков, торгующих всякой снедью – от яблок до жареных угрей. Через некоторое время актриса заговорила:
– Полагаю, вы неспроста разыскали меня.
– Известно ли вам, что Девлина прошлой ночью чуть не убили?
Кэт ощутила внезапный укол страха, от которого заболело в груди и стеснило дыхание.
– С ним все хорошо?
– Да. Но человек, стоявший рядом, мертв – застрелен в сердце с расстояния примерно в три сотни ярдов.
Актриса знала только одного человека, способного на подобный выстрел. Двух, если считать самого Себастьяна. Однако она оставила свое знание при себе.
– Кажется, вы знакомы с неким хозяином таверны по имени Джейми Нокс, – продолжала виконтесса.
– Я слышала о нем, – осторожно отозвалась Кэт.
– Должна сообщить, мне немало известно о Расселе Йейтсе и его разнообразных… предприятиях, – покосилась на нее Геро и после паузы добавила: – Эти сведения исходят не от Девлина.
Кэт слишком хорошо понимала, что подразумевалось. Ее столкновение с отцом этой женщины, лордом Джарвисом, было жестоким, устрашающим и смертельно опасным. Вельможа обещал актрисе пытки и мучительную смерть, и, хотя запугивания прекратились, угроза не исчезла. Скорее всего, Джарвис просто выжидал подходящий для нанесения удара момент. Кэт пришлось призвать на помощь всю свою актерскую выучку, чтобы голос звучал по-прежнему спокойно.
– И?
– Нетрудно догадаться, что Нокс – один из… назовем их так, «компаньонов» вашего супруга?
Резко остановившись, актриса развернулась лицом к спутнице:
– Что вы хотите этим сказать?
Та твердо встретила ее взгляд.
– Я считаю, мистер Нокс представляет для Девлина опасность. Мне также кажется, что вы знаете о хозяине таверны больше, нежели желаете открыть – даже Себастьяну.
Потемневшие облака нависли над головой, снова обещая дождь. В ветре ощущалась сырость и землистый запах овощей на рыночных прилавках.
Когда Кэт промолчала, виконтесса заметила:
