Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 6. Час Звезды
В этом было их различие: мужчине довольно любить и помнить, женщина же должна ежедневно ощущать присутствие любви и человека, к которому ее чувство обращено. Любовь — это то, что придает силы и поддерживает, что уравновешивает и питает. То, без чего женщина увядает и чахнет на глазах. Жить в согласии, но без любви возможно, однако, тогда это — мука, каторга, расчет. Натура страстная, такая, как Анна, — скрывающая от посторонних глаз истинный накал подвластных ей чувств — оказавшись без опоры любви, теряет связь с реальным миром и ищет утешения в мире выдуманном. Каковым и являлся для Анны театр.
На сцене она могла рассказать о своих чувствах, не будучи разоблаченной. Роль была ее спасительной маской, пьеса — исповедью, истинное предназначение которой заметно и понятно стало немногим посвященным. Но театр это временное пристанище, и, выбрав семью, Анна, наконец, нашла для своей любви достойное святилище. И вот — этот очаг на грани разрушения, и у Анны не хватало уверенности в том, что у нее хватит сил и впредь поддерживать в нем огонь с прежней энергией и постоянством.
Владимир был необходим ей, и Анна решилась на его поиски почти без колебания. В поддержке мужа она видела свой первостепенный долг и обязанность, но, наблюдая за внучками мадам Венсан, Анна как будто очнулась. Она никогда не забывала детей, но, прикоснувшись однажды к золотистым, как у Катеньки, волосам малышки Люсьены, Анна поняла, насколько она соскучилась по своим детям. Осознала, как давно не слышала родных голосов, не целовала дочку и сына, не держала их за руки.
Анна словно опять оказалась на сцене. Согласившись на нехитрую ложь, подсказанную ей месье Корнелем, она исправно играла роль одинокой парижанки. И, если иногда ей удавалось снова окунуться в стихию родной речи — в порту, на улицах, где в кафе попадались русские эмигранты — то ее собственные чувства и, прежде всего — материнские, оказывались погребенными под тяжестью глыбы — роли, которую ей приходилось играть перед месье и мадам Венсан и в их кругу. И, чем большим становилось ее чувство вины перед детьми, тем тяжелее казался этот груз. И сомнения все сильнее овладевали ею.
Была ли она права в своем решении довести поиски Владимира до конца? Был ли выбор, стоявший перед ней — следовать через океан за мужем или вернуться в Петербург к детям — искушением? И действительно ли это был выбор? Все эти мысли не давали ей покоя, лишая сна, отдыха, аппетита и, в итоге, смысла всех действий, предпринятых Анной во имя достижения поставленной прежде цели. Цели, которая казалась ей единственно верной и просто — единственной.
Одолеваемая сомнениями и подгоняемая чувством вины, Анна стала писать домой. Однако отправлять эти письма она могла только изредка, полагаясь на удачу, — появление корабля, шедшего в Одессу или в Таганрог за русской пшеницей. Воспользоваться почтой Анна не смела — в этом случае ее инкогнито было бы непременно раскрыто: во Франции вновь вошла в моду перлюстрация почтовых отправлений и шпиономания. И поэтому все свои письма Анна до поры до времени прятала, пока была в доме, и всегда уносила с собой, если уходила гулять по городу — отвлечься от грустных мыслей, или шла в порт — узнать новости о прибытии груза из России.
А вот новостей о клипере, увезшем ее Владимира за океан, не было. Анна не слишком часто тревожила вопросами месье Корнеля, полагая это излишним. Но по тому, как он тщательно избегает даже намеков на эту тему в своих редких появлениях в доме Венсанов, Анна стала подозревать худшее. Хотя месье Корнель при каждой их встрече уверенным тоном успокаивал ее и ободряюще пожимал ей пальцы на прощанье. Однако тревога после его ухода не только не исчезала — усиливалась.
Неопределенность — вот, что пугало Анну. Неведение подтачивало ее решимость продолжать поиски, тоска по детям превращала ее ожидание в бессмысленную трату времени и сил, одиночество истощало ее энергию. И чем дольше затягивался отъезд на острова, тем очевиднее становилась для Анны возможность иного решения и вероятность поступка, прямо противоположного всему, что было задумано ею раньше…
* * *Анна вздохнула и снова принялась за письмо: «Дорогие мои Катенька и Ванечка!» Старательно переписав испорченный слезами фрагмент, она продолжала: «Слушаетесь ли вы дедушку вашего Петра Михайловича и тетушку Елизавету Петровну? Не балуетесь ли с Константином и Александром в угоду урочного времени? И по-прежнему ли рассказывает вам на ночь Варвара? Как бы я хотела сейчас поправить ваши подушки и кружева и, помолясь, пожелать вам спокойного сна! Но, если сама я не в состоянии пересечь в настоящем огромное расстояние, отделяющее нас друг от друга, то душа моя может. Только закройте глазки и в слух обратитесь — вы почувствуете: я здесь, я рядом, я желаю вам покоя и благополучия. Я повсюду с вами, деточки мои, и эта любовь проведет вас через все невзгоды и испытания, что свыше даны нам. Не забывайте в церковь ходить и молиться о нашем скорейшем соединении — Господь милостив, он услышит вас, и просьбы ваши исполнит. Ибо вы — чисты перед Ним, и голос ваш — голос невинный, и не корысти ради обращаетесь вы к Нему. Потому как не корысть — счастье в семье просите вы. И Варваре скажите, чтобы не забывала — просила вместе с вами… Весело ли провели ли вы время на Масленицу? Там, где я сейчас, мороза нет, снега здесь тоже не бывает. Но есть много других интересных явлений, и, возможно, однажды мы вместе приедем сюда, и тогда вы тоже поймете и полюбите море так, как узнала и приняла его я».
В завершение письма Анна сделала приписку для Лизы, спрашивая об учителе — верен ли он своим ученикам, не усердствует ли в литературных пробах, не отвлекает ли Ванечку поэзия от наук. Особо просила передать Варваре просьбу поставить свечку за здоровье и спасение Владимира Ивановича, а князю Петру — мольбу, чтобы простил ей порыв и желание содействовать вызволению мужа.
Закончив, Анна сложила письмо, заклеила его специальным перстнем-печаткой с вензелем по кругу «Semper Idem» (с латинского «Неизменная», символ постоянства) — подарок мадам Венсан на Новый год, и, поцеловав узкий, ароматный конверт, спрятала его, присоединив к еще трем, тоже неотправленным.
Созерцание этих писем придало ей уверенности — Анна решила навестить месье Корнеля и, в случае, если у него опять не будет для нее новостей, начать действовать: ехать в Нант, Брест и далее — в Англию, откуда через Атлантику отправлялись новые, винтовые пароходы — недавнее изобретение британцев. Или — совсем наоборот, садиться на корабль до Ниццы и просить в русском генеральном консульстве помощи в возвращении домой. Опять это «или»! Оно, как заколдованное, возвращалось к ней и изводило своей жестокостью.
