Дениз Робинс - Танцы в пыли
Старик поклонился, и по краю его носа сползла слеза.
— Увы, сударь! — вздохнул он.
— Увы и увы. Прощайте, Вилкинс. Берегите его светлость, — добавил Сент-Джон и нехотя отправился в путь.
Слишком хорошо он знал характер Эсмонда, чтобы ослушаться дважды высказанной просьбы покинуть Морнбьюри. Пусть бедняга побудет один, раз он так хочет. Больше уже ничего нельзя для него сделать.
3
Три дня колокола Шафтлийской церкви звонили за упокой души леди Доротеи.
А на четвертый день гроб с усопшей красавицей заколотили и отнесли в фамильный склеп семейства Шафтли, где она осталась лежать среди сестер и братьев, в свое время умерших, не достигнув зрелости.
Молодой граф, которому уже не суждено было привести это дитя к алтарю, стоял у гроба совершенно отрешенный, с серым, осунувшимся лицом. Казалось, он страдал даже больше, чем одетые в траур родственники. На крышку гроба Эсмонд положил скрещенные пурпурные розы. Она так их любила.
Наконец, сзади к нему подошел граф Шафтли.
— Поедемте с нами в замок, мой мальчик. Больше уже ни к чему здесь стоять. Все кончено.
— Я не нуждаюсь ни в чьем обществе, сударь, — сказал Эсмонд.
Три дня он почти ничего не ел, за исключением тех крох, которые позволял себе подбирать, когда Вилкинсу удавалось поставить перед ним поднос с едой. При этом старик рисковал быть обруганным и даже побитым. Из всего предложенного Эсмонд чаще всего выбирал бренди.
Однако отец Доротеи не желал отступать. Смерть любимого чада сильно подкосила его. Ведь жена не могла больше иметь детей. Как и королева Анна, она по очереди пережила смерть всех членов семьи. Вероятно, бедная Доротея с самого рождения была обречена. Спасибо Господу, что она так много прожила со своим слабым сердечком — целых восемнадцать лет.
Ему было страшно одному возвращаться в замок. Ведь там его ждали лишь бесчисленные заплаканные женщины да еще зять, сэр Адам Конгрейл, муж сестры его жены, которого он, по правде говоря, терпеть не мог. Он приехал к ним с дочерью Магдой — племянницу Шафтли тоже слегка недолюбливал. Еще в детстве девушка стала жертвой какого-то несчастного случая, и с тех пор никто не видел ее без вуали. Доротея жалела свою младшую кузину — собственно, она и пригласила Магду к себе на свадьбу, а отец не возражал.
В юности Шафтли слыл весельчаком — впрочем, ровно настолько, насколько это было позволено во времена короля Вильяма. Втайне он восхищался своим будущим блестящим зятем, гулякой и повесой, а все его приключения представлялись ему чем-то вроде подвигов.
Словом, Шафтли настаивал, и Эсмонд начал колебаться. С одной стороны, ему не хотелось ехать в замок. Он хотел побыть наедине со своим горем. Но, с другой стороны, пожилой граф так упорно приглашал его, что просто из уважения к тому, что Шафтли ее отец, Эсмонд согласился.
Увильнув от скорбящих гостей, Шафтли устроился у окна со стаканом бренди. Ему словно доставляло удовольствие рассказывать Эсмонду о добродетелях своей дочери. Через какое-то время Эсмонду показалось, что еще немного, и он сойдет с ума. Один раз он уже был близок к помешательству, когда увидел в часовне ее бездыханное тело. Кажется, с тех пор прошла целая вечность…
— Благодари Всевышнего, что ты молод и сможешь подыскать себе другую невесту вместо нашей бедной девочки, и, дай Бог, у тебя родится наследник, — говорил Шафтли, от вина уже потерявший благоразумие.
— Как вы могли, сударь, предположить, что я стану искать себе другую!
— Ничего, ничего, мой мальчик, ты еще не знаешь человеческой природы. Время залечит любые раны.
— Я никогда ее не забуду.
— Возможно, и не забудешь, но ведь не годится мужчине жить одному. Ты же сам рассказывал мне, что твоя королева-крестная наказала тебе во что бы то ни стало жениться…
Эсмонд схватился за рукоятку своей шпаги и сжал ее так, что у него побелели костяшки пальцев.
— Я не желаю даже обсуждать это.
— Ну, хорошо, — вздохнул граф. — Время покажет…
Эсмонд принялся мерять шагами комнату. В его жилах играло бренди, и то, что он выпил сейчас, и то, что пил уже в течение нескольких дней. Казалось, вокруг все уже пропахло бренди, пол под ногами шатался.
А ведь он действительно получил сегодня письмо от королевы, оно пришло из Бата и было написано собственной рукой Ее Величества. В нем она выражала соболезнование и при этом намекала, что его женитьба откладывается лишь на какое-то время. Как будто можно найти замену любимой женщине! Это же не кобыла какая-нибудь. Вот сдохнет его Джесс — он пойдет и купит себе другую лошадь… А может, раньше он просто вел такую жизнь, что первое же настоящее чувство показалось ему чем-то единственным и неповторимым? Может, он действительно сошел с ума? Но его мутило от одной только мысли, что его женой станет другая женщина.
— Надо ехать, — глухо проговорил Эсмонд, изо всей силы сжимая руками стакан с выпивкой.
Солнце просвечивало сквозь дымку облаков. Воздух казался Эсмонду горячим и влажным. У него закружилась голова. Через окно он видел, как на лужайке перед домом, гортанно перекликаясь, гуляют павлины. Их одинокие печальные вскрики напоминали вопли заблудших душ. Душа Эсмонда тоже была теперь в потемках. Господь отвернулся от него.
Словно сквозь сон он слышал, как граф говорит ему что-то о политике, о нескончаемой вражде между вигами и тори, о литературной и интеллектуальной жизни Лондона, которая здесь, в провинции, проходит мимо него. Рассказал он и о своем разговоре со священником, — тем, что отпевал Доротею, — как тот лепетал ему что-то о премии, которой королева Анна одарила своих священнослужителей. Затем перекинулся на французских производителей шелка, которым в Англии дали зеленую улицу. А потом снова вернулся к религии.
— Наш местный священник всегда строго соблюдает чистоту англиканской службы. Ему совершенно наплевать на этих кальвинистов[3] вигов. Кстати о вигах, вы видели на похоронах генерала Коршама?
— Нет, — хмуро ответил Эсмонд.
Тем не менее Шафтли пустился в утомительные рассуждения о генерале Коршаме и его супруге. Совсем недавно эта семейка осела в Суонли, небольшом поместье по дороге между его замком и Морнбьюри. Он совершенно точно знает, что они привечают французских эмигрантов, и вообще у них имеются родственники во Франции. Сейчас, например, в Суонли проживает их племянница, мадемуазель Шанталь Ле Клэр, которая на одном из приемов познакомилась с Доротеей и с тех пор иногда выезжала с ней покататься верхом. Тогда еще бедняжка Доротея чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы сидеть в седле… Кстати, очень милая девушка — эта мадемуазель Шанталь и хочет выйти замуж за англичанина…
