Ли Бристол - В кольце твоих рук
Троица как бы заключила Сторм в круг, который становился все уже. Двое насильников, правда, выглядели довольно маленькими и хилыми, но третий, мрачный и молчаливый, был огромного роста. Помпи, державшегося, как всегда, поодаль и в тени, ни один из них не заметил, и Сторм была рада этому — евнух приходил на помощь лишь в самых крайних случаях и всегда предоставлял ей возможность сначала потягаться с противниками в одиночку.
— Ну что же, подходите! — произнесла она, спокойно оглядывая всех троих. Рука ее сжимала рукоять кинжала, но Сторм пока не вынимала его, собираясь произвести неожиданный выпад, когда они придвинутся поближе. Предвкушение предстоящей борьбы кружило ей голову, ибо для нее не было ничего слаще вкуса битвы — на море ли, на суше, — все равно. Весь сегодняшний вечер она подсознательно ждала и искала подобного приключения. Глаза ее, в которых отражались отсветы дальнего костра, яростно сверкали.
Двое, что пониже, остановились в нерешительности. Но третий, здоровый, продолжал наступать. Рука Сторм молниеносно, словно змея, набрасывающаяся на добычу, выхватила кинжал и взмахнула им, рассекая воздух.
— Атас, ребята! — прошептал один из пьяниц. — Похоже, это сама Сторм О’Малли!
Здоровяк остановился. Сузившимися от страха глазами он лихорадочно оглядывал воинственную фигуру Сторм и кинжал, сверкавший в ее руке.
Воспользовавшись его нерешительностью, Сторм приблизилась к нему.
— Не бойся, — произнесла она, — я не режу мужчин без причины. Но если хочешь дать мне повод, то милости просим.
Здоровяк оглянулся, ища поддержки своих дружков, но тех давно уже след простыл; тогда и он поспешил последовать их примеру.
— Трус! — яростно крикнула Сторм ему вслед. — Позор, бабы испугался!
Помпи, материализовавшись рядом с ней, спокойно заткнул огромный кинжал за кожаный пояс, и Сторм тоже убрала свой, немного недовольная тем, что из приключения так и не вышло порядочной заварушки.
— Эх, Помпи, Помпи! — Она грустно улыбалась. — Интересно, какие секреты ты мог бы порассказать, если бы умел говорить? Может быть — она вздохнула, — может быть, хоть ты-то смог бы мне объяснить, что это за проклятие такое — быть женщиной!
Но Помпи продолжал молча преданно смотреть на нее. Сторм еще раз грустно вздохнула, покачав головой. Глаза ее обшаривали море, выискивая едва заметный на фоне черного, словно бархат, неба силуэт, и постепенно вся злость, все сомнения уходили из ее души, оставляя место уверенности и блаженному покою. «Гроза» спокойно покачивалась на волнах, как всегда ожидая ее, — чего же ей еще? Завтра на рассвете они вновь поднимут паруса и понесутся навстречу опасностям, приключениям, отчаянным битвам и сказочным сокровищам! Сердце Сторм снова забилось в привычном ритме.
— Вперед, Помпи! — произнесла она и энергично хлопнула по бедру перчаткой, которую держала в руке. — Нам пора возвращаться домой.
Глава 2
В 1660 году король Карл, желая укрепить свои позиции в Новом Свете и поощрить тех, кто оставался верен ему во время революции Кромвеля, наградил самых преданных из них землями в Америке. Таким образом, возникло восемь графств, получивших общее название Северной Каролины. Наиболее плодородные из этих земель были расположены по побережью. Густые леса, заливные луга, полноводные реки, в низинах плантации риса, табака, индиго — все для благосостояния короля и его наместников.
Перси Йорку, одному из восьми наместников, достались, пожалуй, лучшие земли — тридцать тысяч акров в долине реки Чован, от океанского побережья до густых тропических лесов в глубине континента. Больше всего Перси нравилась тихая, таинственная болотистая местность в самом центре его владений, которую он назвал Сайпресс-Бей — Запруда Кипариса.
Йорки были древней, благородной английской фамилией, и когда у сына Перси, Вильяма, вдруг обнаружился талант архитектора, для многих это было неожиданностью. Но еще больше были удивлены знатные родственники, когда Вильям решил навсегда переселиться в Америку и всецело заняться своими американскими владениями. В его руках Сайпресс-Бей вскоре превратился в едва ли не самую доходную плантацию во всей Северной Каролине: в полях зеленел табак, виноградники сверкали на солнце тяжелыми гроздьями, в низинах простирались бескрайние плантации риса. Любой назвал бы эту землю раем.
Когда Вильям Йорк погиб от рук индейцев, восставших против бесчеловечного обращения со стороны колонистов, его сын Саймон, которому к тому времени едва исполнилось семнадцать лет, еще учился в школе в Англии. Получив известие о смерти отца, Саймон ни минуты не сомневался, что он теперь будет делать. Он знал, что поедет в Америку и посвятит жизнь тому же, чему посвятил свою жизнь его отец.
Саймон родился на Сайпресс-Бей и всегда считал Каролину своей родиной. То, что он был вынужден провести десять лет в Англии, было для него лишь неприятной необходимостью. Все эти десять лет он ждал того дня, когда нога его вновь ступит на землю Каролины, но он и представить себе не мог, что его отец не доживет до этого момента. За один день Саймон из мальчишки вдруг стал взрослым мужчиной, унаследовавшим огромное имение и большую ответственность за него и за малолетнюю сестру.
Так Саймон стал молодым помещиком-аристократом, который мог позволить себе любую роскошь. Его нельзя было увидеть спешащим или рассерженным; он вполне соответствовал самому высокому идеалу молодого английского аристократа и, кроме того, обладал стальными нервами и железной волей, сочетая в себе безукоризненные аристократические манеры с умением стойко переносить суровые испытания.
Впрочем, последние несколько лет жизнь на Сайпресс-Бей была вполне спокойной. Опасность новых восстаний со стороны индейцев давно миновала, а что до пиратов, то плантация была слишком отдалена от моря, чтобы они представляли сколько-нибудь серьезную угрозу.
Поэтому единственное, что беспокоило Йорка жарким июньским утром 1720 года, была необходимость как можно скорее улизнуть с плантации, избежав при этом встречи с двумя довольно занудными молодыми дамами.
Услышав легкие женские шаги, приближающиеся к двери конторы, Саймон, сердито нахмурившись, осторожно высунулся в единственное узкое окно, надеясь разглядеть входящего, и в этот момент дверь отворилась. Словно ребенок, пойманный врасплох за какой-нибудь шалостью, Саймон виновато обернулся, но тут же облегченно вздохнул: то была всего лишь его сестра Августа.
