Вайолетт Бэкли - Научи меня любить
Хотя ее голова силилась разгадать загадку, глаза успели мгновенно отметить, что он опять был одет в коричневое с черным, но теперь это было дорожное платье — короткая коричневая кожаная туника подчеркивала его могучую грудь и узкие бедра, шерстяной плащ с капюшоном был наброшен на одно плечо и в складках плаща запутались завитки его густых черных волос. Длинные сильные ноги в узких черных штанах были обуты в высокие сапоги мягкой кожи. Все вместе производило впечатление силы и власти.
Генрих заговорил.
— Сэр Лоуренс, позволь представить тебе мою сестру Оливию.
— Большая честь для меня, дамуазель. Я не заслуживаю того, чтобы меня за такое короткое время представили сразу двум прекрасным дамам.
Он улыбнулся ей, сверкнув ровными зубами, которые казались особенно белыми на фоне бронзового загара и черной бороды. Его глаза светились лукавым блеском.
Оливия заставила себя сделать реверанс, и когда выпрямлялась, он подал ей руку, и ее глаза встретили острый, пытливый взгляд.
— Добро пожаловать, сэр. Но разве твой отец не должен был приехать? Он, что — нездоров? — Ее голос слегка дрожал.
— Я — Лоуренс Миддлвей. И я представляю здесь род Миддлвеев. Разве этого не достаточно?
Она отняла свою руку и отошла в сторону. Хотя сердце уже не колотилось так отчаянно, она почувствовала, что руки и ноги словно отнялись. Сэр Лоуренс не упомянул об их встрече в монастыре, и Оливия гадала, нужно ли сохранить это в секрете от остальных. Ей хотелось, чтобы никто не узнал, при каких обстоятельствах они встретились.
Но ведь это смешно, сказала она себе. Неопытность в общении с мужчинами, конечно, ставила ее в уязвимое положение, однако нельзя же так бурно реагировать на любого гостя, появившегося в доме. Но этот взгляд был слишком уж проницательным, тело — слишком самонадеянным и грациозным, руки — слишком сильными и властными. И опять ее охватило то чувство родства с дикой птицей, которую сокольничий подманивает на свое запястье. Пока он здесь, не стоит попадаться ему на глаза. Разумеется, сегодня вечером она проявит должную учтивость, но после этого уж придумает себе какое-нибудь важное, неотложное дело. Жаль, что здесь нет ее вышивания. Вот было бы идеальное противоядие против этого человека.
Кэтрин показала себя прекрасной хозяйкой дома и организовала великолепный ужин, хотя ее и не предупредили заранее, да и слуг было недостаточно. Все прошло на удивление гладко. Оливия надеялась избежать участия в общей беседе, однако ей это не удалось. Во время ритуала подачи главного блюда — омовения и утирания пальцев, разрезания дичи на общих подносах, разливания вина по кубкам — сэр Лоуренс то и дело пытался вовлечь ее в разговор. Когда он наклонялся к ней, его близость беспокоила Оливию, и аппетит, обычно вполне здоровый, куда-то пропал.
— Дамуазель, ты совсем не ешь?
— Нет, сэр. Я больше нуждаюсь в покое, чем в пище. У меня сегодня был такой трудный день.
— Да, мне это известно. — Его серые глаза уловили вопрос в ее взгляде.
— И ты совсем не удивился, увидев меня здесь?
— Я ни в малой степени не удивлен. — Его губы дрогнули, и Оливия вдруг разозлилась на то, что он явно забавлялся возможностью поговорить о смущавших ее обстоятельствах их первой встречи.
— Ты ничего не знаешь, сэр, уверяю тебя, — отпарировала она таким ледяным тоном, на который только была способна. Его лицо было совсем близко, но она не собиралась отодвигаться и тем самым показать ему свою слабость. Знает ли этот человек о ее тайном посещении стригалей? Может быть, догадался по клочку шерсти, запутавшемуся в ее волосах? Пытаясь найти такие слова, который смогут положить конец этой опасной теме, она постоянно чувствовала на себе его взгляд. Наконец, повернувшись к нему, Оливия широко раскрыла глаза и с самым невинным выражением и самой сладкой улыбкой, на которые только была способна, произнесла:
— Трудно судить о чем-либо, не зная, как все было на самом деле. А этого никто и не может знать, кроме тех людей, кого это действительно касается.
Он откинулся назад в своем почетном кресле, украшенном резьбой, и весело рассмеялся, блестя белыми зубами. Затем еще раз наклонился к ней и сказал:
— В таком случае, я приложу все усилия, чтобы это узнать, дамуазель!
Оливия была раздосадована, и это не укрылось от сэра Лоуренса.
— Ты всегда оставляешь за собой последнее слово, сэр?
— Да, дамуазель, всегда.
Девушка вспыхнула и отвернулась, потянувшись к яблоку, лежавшему перед ней на блюде. Рассерженная, она с громким хрустом надкусила плод, чувствуя, что сэр Лоуренс с улыбкой смотрит на нее.
После ужина сэр Лоуренс, Генрих, Кэтрин и Оливия остались, чтобы обсудить дела в поместье.
— Вы, может быть, этого не знаете, — сказал сэр Лоуренс Генриху, — но арендаторы двух моих поместий умерли, не оставив никого, кто мог бы за ними следить. Поскольку ты — ближайший из всех моих арендаторов, оставшихся в живых, то обязанность наблюдать за этими поместьями, как и за своим собственным, ложится на тебя, пока я не найду замену. Их больше нельзя оставлять без присмотра, иначе в один прекрасный день я могу обнаружить, что их заняли скотты[4], а это действительно будет серьезной проблемой.
Генрих искоса взглянул на Кэтрин.
— Сэр Лоуренс, при нормальных обстоятельствах я был бы только счастлив содержать еще два поместья, но я с трудом управляюсь со своим.
— Я знаю. Ты задолжал мне арендную плату за два года.
В его голосе не было сочувствия.
— Ты совершенно прав, сэр. Вместо того, чтобы поправляться, наши дела идут все хуже и хуже. Купцы не пожелали дать мне кредит под шерсть будущего года. Они говорят, что сейчас это слишком ненадежно. Я действительно не представляю, где достать денег, и это чистая правда.
Сэр Лоуренс откинулся на спинку кресла и провел своими длинными пальцами вверх и вниз по ножке кубка.
— Могу я спросить, как тебе удавалось оплачивать пребывание Оливии в монастыре?
Воцарилась тишина. Все ждали ответа, прекрасно зная, каков он будет. Генрих только покачал головой, не поднимая глаз от стола. Кэтрин накрыла своей рукой его руку, а сэр Лоуренс вопросительно посмотрел на нее.
— Я принесла приданое, сэр Лоуренс, но оно было в основном привязано к земле. Сейчас же осталось так мало работников, способных обрабатывать землю, что мы два года не могли ни убрать урожай кукурузы, ни посеять новую.
— И еще мы потеряли и управляющего, и эконома, сразу обоих. А теперь у нас еще ртов прибавилось, — вставил Генрих и почти осуждающе посмотрел на Оливию.
