Мэрилайл Роджерс - Воспевая бурю
Когда последние звуки неземного, волшебного заклинания закружились и стихли, каждый из певцов наклонился и поднял свой кристалл, благоговейно укрывая его в ладонях. Устремив взгляды в их яркую сердцевину, друиды один за другим заговорили о том, что открывалось им в сияющей глубине.
– Я вижу людей в доспехах древних завоевателей.
Брина узнала доспехи благодаря тому, что они переходили из поколения в поколение их рода, и Глиндор когда-то увидел в них Вулфа, пришедшего, чтобы спасти ее.
– Я вижу леса на юге и ревущее море за ними, – как зачарованная, проговорила Ллис.
Таинственное сияние и выжидательное безмолвие точно повисли в воздухе, пока наконец не заговорил Ивейн:
– Я вижу громадный каменный замок… окруженный густыми лесами и окутанный грозовыми тучами.
Обе женщины ахнули, но он улыбнулся им решительно и сурово.
– По крайней мере, теперь я знаю дорогу и пойду осторожно, ведая о грозящих опасностях.
– Ты пойдешь?! – В коротком вопросе Ллис звучали и страх, и надежда.
Ивейн улыбнулся. Сияние его кристалла таяло, угасая, и свет взошедшей луны скользил по черным густым волосам, с которых не сводила глаз девушка, сидевшая в ветвях наверху.
– У тебя и у Брины дети – их надо растить, и земли – о них надо заботиться. Одному мне будет легче пробраться и пройти сквозь все препятствия невредимым.
Брина молчала. Она слишком хорошо понимала справедливость слов Ивейна. Любя его, как сына, она боялась за него, но ничего не могла ему возразить. К тому же, он был прекрасно обучен военному делу и всяческим хитростям великим воином – ее мужем, и обладал всевозможными колдовскими познаниями благодаря ее деду, прославленному друиду Глиндору. Брина подумала обо всем этом, и опасения ее рассеялись.
Укрывшись в ветвях, Анья вслушивалась в пугающие слова. Несмотря на уже имевшийся у нее кое-какой жизненный опыт, она до этой минуты гнала от себя мысли о том, что Ивейн скорее всего примет именно такое решение. Нежной щекою она прижалась к шероховатому стволу дерева, точно бессознательно пытаясь укрыться от суровой действительности. Разумеется, ни мать, ни Ллис не могли оставить своих обязанностей – заботы о детях и скирах. Тем более тогда, когда и в Трокенхольте, и в Оукли совсем не осталось мужчин, кроме детишек и дряхлых, ни на что не способных стариков. Анья попыталась убедить свое непокорное сердце, что Ивейн должен отправиться на поиски Адама и освободить Адама.
Когда Брина и Ллис пошли назад, в замок, мысль, зародившаяся в голове у девушки, точно огонь, набиравший силу, оформилась, приобретая четкие очертания. Конечно, у женщин существуют обязанности, привязывающие их к дому, но у нее-то их нет! Ошеломленная внезапным прозрением, Анья выпрямилась – и тут же чуть не упала с дерева. Стараясь удержаться, она крепко ухватилась за ветки над головой. Но даже такое явное доказательство ее уязвимости не смолю поколебать уверенности девушки в достоинствах прекрасного замысла – суметь помочь Ивейну… и провести при этом немало часов и дней в его обществе, чего она так страстно желала.
Анья тут же убедила себя, что легкость, с которой она вновь обрела равновесие, была добрым знаком, говорившим о том, что она без особого труда сумеет достичь цели. Ничто не сможет помешать ей быть рядом с Ивейном и помочь ему выполнить задуманное. И вдруг ее точно обдало холодом: ничто и никто, разумеется, за исключением самого Ивейна. Анья все же решила, что она достаточно находчива и умна; чтобы обойти и это препятствие.
Девушка и сама не знала, сколько еще просидела, не двигаясь, ухватившись за толстые ветки, обдумывая подробности плана. Она придумывала и отвергала множество хитроумных уловок, пока не остановилась наконец на простейшей. Преисполнившись гордости, оттого что сумела преодолеть это первое препятствие, Анья посмотрела вниз, и обнаружила, что ее ожидает еще одна непредвиденная проблема.
Ивейн, как и его наставник Глиндор, не любил, чтобы преграды в виде сооруженных людьми стен отделяли его от духов природы – источника его сил и могущества. А потому, бывая в Трокенхольте, жрец никогда не спал в доме. Анья не знала, где он устраивается на ночь, теперь же поняла, что он имеет обыкновение спать в этой рощице. Растянувшись на спине, подложив под голову дорожный мешок и завернувшись в длинный черный плащ, Ивейн спал прямо под ее высоким насестом.
Вот так задача! Вне всякого сомнения, Брина и Ллис, отправляясь исполнять свой ритуал, были уверены, что она безмятежно и крепко спит. И если ее не окажется в маленькой спаленке с наступлением утра, начнутся вопросы, на которые она не сможет ответить, не ставя под угрозу все свои замыслы. Делать нечего – нужно как-то спуститься с дерева и вернуться домой незамеченной. К тому же, если она останется здесь надолго, пальцы ее от ночного холода потеряют чувствительность, так что получится еще хуже.
Чувства Ивейна, отточенные, как у воина, и обостренные, как у жреца, подсказали ему, что за ним наблюдают. В направленном на него внимании не ощущалось опасности, а потому он не двинулся с места. И только когда над головой у него раздался негромкий шорох, таза его открылись. Взору его предстало чудесное зрелище. Лунный свет обрисовал светлые юбки, подоткнутые под ремень, опоясывающий стройные бедра, подчеркивая сияющую белизну длинных, изящных ног. В каких-нибудь семи футах над головой жреца маленькие босые ножки осторожно перебирали по шершавому стволу дуба. Юноша разрывался между неловкостью и беззастенчивым восхищением, когда вдруг крохотные девичьи пальчики поскользнулись…
Анья в отчаянии попробовала зацепиться за что-нибудь, но все же упала с приглушенным вскриком.. Полет, захватывающий дух, имел еще более волнующее завершение: девушка упала в объятия Ивейна, прямо ему на грудь. Не желая лишиться этого неожиданного дара судьбы, она тотчас же зарылась лицом в ложбинку у его плеча. Она решила, что он будет держать ее до тех пор, пока дыхание ее не успокоится. Она была готова навеки остаться у него в объятиях. Однако будущее, похоже, не сулило ей подобного счастья. Это стало ясно, когда жрец поставил ее на землю и чуть-чуть отстранил от себя.
Ивейн, по-видимому, считал это благородным, но Анья, пытаясь воспротивиться, вывернулась и обвила его шею руками, отчаянно прижавшись к нему. Ей нравилось ощущение его горячего, сильного тела, его могучих и твердых мышц, напрягшихся там, где грудь ее прижималась к его груди. Сердце ее забилось как сумасшедшее, когда, приподнявшись на цыпочки, она подставила ему губы.
Ивейн прекрасно знал, почему этого ни в коем случае не следует делать, но слишком уж много месяцев – даже лет – он мечтал об этом жарком объятии. Его пылкие грезы были виновны в том, что он оказался совершенно не готов противостоять ее трепетному и невинному натиску.
