Дина Лампитт - Замок Саттон
В Большом зале сэр Ричард и его жена стояли молча, поддерживая друг друга. Перед ними был гонец, и слезы, мешаясь с потом, ручьями по-детски стекали по запыленному лицу.
— Он умер храбро, — только и удалось произнести ему прежде, чем он разрыдался.
— Он что-нибудь сказал?
— Он сказал… он сказал: «Я никак не думал, что дойду до этого».
Возглас леди Вестон показался неуместно громким под сводчатым потолком Большого зала:
— Но я чувствовала, что так и будет. Поместье Саттон проклято, Ричард. Ты никогда не верил в это, но я знала. Замок построен на проклятой земле.
— Чепуха, — автоматически сорвалось с уст Ричарда.
— Значит, это — чепуха? Ты осознаешь, какая сегодня дата? Семнадцатое мая! Это тебе ни о чем не говорит?! Сегодня Фрэнсис стоял на том же самом месте, где герцог Букингемский был обезглавлен именно в этот же день пятнадцать лет назад. А день, когда тебе даровали поместье Саттон, Ричард? Тоже семнадцатое мая, не так ли?
— О Боже! — Сэр Ричард побледнел. Упоминание о Букингеме вытащило на свет мрачную тайну, которую он скрывал в самом укромном уголке своей памяти. Он принимал участие в низвержении герцога, активно готовил с Уолси заговор, чтобы отправить этого человека на плаху, а в награду получил поместье Саттон. А теперь его собственный сын умер именно в тот же день, на том же самом месте и таким же образом!
— Повторяю тебе, — хрипло произнесла леди Вестон, — поместью Саттон и его обитателям грозят бедствия из-за проклятия королевы Эдит.
Сэр Ричард Вестон молчал.
Сквозь густой саттонский лес галопом неслась кавалькада всадников в вымокшей от дождя одежде, их лица были решительными и целеустремленными. Среди них была молодая женщина в темно-серой накидке, мрачно смотревшая на загривок своего коня, ни разу не удостоившая свой эскорт взглядом. Дождь, хлеставший в лицо, струился по ее щекам, словно слезы, и скрывал то, что она плакала на самом деле.
При каждом неприятном толчке у нее вырывалось: «Я ненавижу его. Я ненавижу его». Но иногда ей становилось неловко, и она вдруг понимала, что повторяет вместо этого: «Я люблю его». В этом-то и заключалась вся правда: при своих странных отношениях с мужем — Эдуардом, королем Англии, коронованным в 1042 году и прозванном в народе Праведным, — она уже не понимала, что она чувствует в действительности, так все смешалось.
Когда он гладил ее по голове, угощал засахаренными фруктами, восхищался сделанными ею гобеленами или приносил ей в комнату звонкоголосых певчих птиц, все озарялось солнечным светом и она, подбегая, бросалась к нему на шею. Но затем, когда он, высвободившись из ее объятий, весь напрягался и быстро уходил прочь, ее охватывала тоска, и она ругала себя за то, что никак не может привыкнуть к этому; за свое постоянное стремление угодить ему, за то, что все еще надеется — вопреки постоянному отвержению, — что однажды он крепко прижмет ее к себе и будет любить ее как мужчина. Но все оставалось по-прежнему. Она — всегда полная страстного желания и любящая; он — по-своему добрый, но совершенно неспособный дать ей любовь, которую она ждала. Она давно уже превратилась из юной девушки в женщину, но для него так и оставалась ребенком. Он даже, не задумывался, когда, обращаясь, называл ее «дочь моя».
Эдит помнила свою брачную ночь. Ее отец, Его Высочество граф Годвин — друг и советник великого Кнута, воин-викинг, переплывавший моря, чтобы завоевать Англию, — сам взял ее руку и вложил в руку Эдуарда.
— Я отдаю Вам мой цветок, сир, — сказал он.
А затем в королевской спальне, преисполненная чистыми и нежными порывами, в новой белой ночной рубашке, сшитой ее матерью, Эдит легла в королевскую постель. Она расплела косы, и ее волосы цвета льна свободно рассыпались по плечам. Эдуард тронул одну из прядей и нежно погладил тонкими пальцами. Он посмотрел на нее, и его мрачное лицо со впалыми щеками на мгновение смягчилось.
— Прекрасное дитя, — произнес он, а затем, после долгой молитвы, встал с колен и задул свечу.
Эдит, лежа в темноте, ждала, что сейчас-то все и произойдет. То, что ему за сорок, а ей лишь девятнадцать, не беспокоило ее. Она была возбуждена. От родителей она знала, что любовь приносит радость; казалось, никто не помнит момента, чтобы Гита, ее мать, не вынашивала бы очередного ребенка. И ее отец не делал секретов из своего отношения к жене. Он целовал ее, ласкал ее груди, обнимал, гладил ее и делал все это на глазах своего все увеличивающегося семейства. Затем он увлекал ее в их спальню, откуда без стеснения доносился смех и радостные фыркающие звуки. Дети Годвина воспитывались в такой атмосфере, с таким неугомонным отцом, что сохранить застенчивость при этом было невозможно.
А теперь это. Эдуард неподвижно лежал рядом с ней, и дыхание его становилось все ровнее по мере погружения в сон. Эдит осторожно протянула руку и коснулась его руки. Он тотчас вздохнул и отвернулся. И так продолжалось всю неделю; каждую ночь она страдала от такого унижения.
В конце концов она набралась храбрости и заговорила с ним. «Помни, ты — королева Англии», — подбадривала она себя.
Она танцевала в саду под аккомпанемент одной из фрейлин, перебиравшей струны лиры. Эдуард, одарив ее одной из своих редких улыбок, подошел к ней, хлопая в ладоши.
— Я доставила Вам удовольствие, сир? — спросила она, почтительно сделав реверанс.
— Конечно, моя милая девочка.
— Но, муж мой, — произнесла Эдит, — я — Ваша жена и хочу быть ею во всех отношениях.
Ее лицо стало пунцовым, а король побледнел. Он повернулся и ушел прочь, и Эдит пришлось побежать за ним. Внезапно он остановился и бросил на нее такой взгляд, что ей стало жутко, и она задрожала от страха.
— Никогда больше не говорите об этом, — злобно прошипел он. — Целомудрие — это добродетель, а воздержание очищает душу. Вы никогда больше не должны говорить об этом.
Он поспешил прочь, и ее слова: «Но мы ведь женаты…» — повисли в воздухе. В эту ночь он не пришел в ее комнату, а на следующее утро она узнала от слуг, что он перебрался в другую спальню.
Спустя два отравленных отчаянием месяца Эдит поехала к своим родителям.
— Что? — прорычал ее отец. — Трусливый негодяй! Он даже не притронулся к тебе, девочка!?
— Да, отец.
— Клянусь богами, он просто неспособен.
— Он говорит, что оставаться чистой — это добродетель.
Глаза Годвина налились кровью, а лицо потемнело от гнева. Он сам устраивал этот брак, и уже в тот момент у него мелькнуло сомнение при виде этого тощего аскета, который собирался стать его зятем. Годвин было подумал, что тот, возможно, предпочитает женщинам мужчин, но что король импотент, или решил быть таковым, даже не могло прийти в голову! Когда король Эдуард надевал обручальное кольцо на пальчик Эдит, Годвин благодушно воображал, как станет дедом будущего короля Англии и основателем большой династии.
