Маргерит Кэй - Повеса с ледяным сердцем
Наверное, ему тоже интересно узнать, как она попала в его имение. Осторожно трогая болезненную шишку на голове, подумала, что ей самой неплохо бы прояснить этот вопрос. Вчера вечером. Вчера вечером. Что произошло вчера вечером?
Сбежала эта проклятая собака леди Ипсвич. Генриетта осталась без ужина, пока искала ее. Неудивительно, что она так проголодалась. Она нахмурилась, зажмурила глаза и, не обращая внимания на головную боль, попыталась вспомнить, что делала вчера. Вышла через боковую дверь. Оказалась в огороде. Обошла одну сторону дома. Затем…
Этот вор-взломщик! «О боже, вор-взломщик!» В голове все прояснилось, точно с поверхности воды сошла рябь и обнажила четкое отражение. «Боже мой. Леди Ипсвич, наверное, волнуется, не зная, что со мной случилось».
Генриетта осторожно выбралась из роскошной кровати и посмотрела на часы, стоявшие на каминной полке. С трудом рассмотрела циферблат. Девятый час. Она раздвинула занавески и заморгала, когда солнечные лучи больно ударили ей в глаза. Уже утро. Она провела здесь всю ночь. Ее спаситель, наверное, встал очень рано. Обретя способность думать, Генриетта поняла, что граф вряд ли вообще ложился спать.
Не иначе, распутничал! Однако круги под его глазами свидетельствовали не только о физической усталости. Рейф Сент-Олбен был похож на человека, которому не спится. «Неудивительно, что он раздражен», — снисходительно подумала Генриетта. Встреча с незнакомой женщиной, потерявшей сознание, выведет из равновесия кого угодно, особенно если вышеупомянутая незнакомка похожа на… на… на кого же она была похожа?
На витиевато инкрустированном комоде перед окном стояло зеркало. Генриетта осторожно посмотрела на себя. Она была бледнее обычного, полоса грязи запеклась на щеке, на голове красовалась шишка величиной с яйцо. В целом же она выглядела почти так же, как всегда. Рот нисколько не напоминал розовый бутон. В бровях ни намека на изгиб. В чересчур кудрявых волосах царил полный беспорядок. Карие глаза.
Такой она себя увидела в зеркале. Более того, во власти вышеупомянутой миссис Питерс оказалось ее коричневое платье.
Генриетта тяжело вздохнула. Папа постоянно напоминал о том, что многие люди выглядят значительно хуже, но от этого легче не становилось. Не то чтобы она была недовольна, но иногда ей в голову невольно закрадывалась мысль о том, что судьба могла проявить к ней большую щедрость. Правда, она не представляла, в чем эта щедрость должна выражаться.
— Тебя стукнули по голове, бросили на произвол судьбы, но на помощь пришел потрясающе красивый граф и спас тебя. Чем не настоящее приключение? — обратилась она к своему отражению в зеркале. — Даже если он не очень приветлив, повеса с вспыльчивым нравом и сомнительной репутацией.
Когда часы на каминной полке пробили четверть, она вздрогнула. Не стоит брать грех на душу, заставлять графа ждать, пока она выйдет к завтраку. С этой мыслью она торопливо вылила воду из кувшина, стоящего на тумбочке, в китайскую чашу, расписанную красивыми цветами, и принялась смывать с лица следы грязи.
Она причесала и заколола волосы, завернулась в элегантный хозяйский халат из темно-зеленой парчи, украшенный золотистыми застежками из тесьмы. И хотя завернула манжеты, крепко затянув пояс, халат закутал ее всю и шлейфом тянулся позади нее. Ее тревожила мысль о том, что материал, прилегавший к ее коже, касался и его обнаженного тела. Она пыталась не думать об этом, что удавалось с трудом.
Спотыкаясь, Генриетта почти вовремя вошла в небольшую столовую. Она нервничала. Увидев, что стол накрыт на двоих, она заволновалась еще больше. Никогда раньше она не завтракала наедине с мужчиной, не считая, конечно, дорогого папочку, но это не в счет. Было очень неловко, в то же время она мучительно думала о своем теле, скрытом лишь нижним бельем и огромными складками халата.
Похоже, граф сначала не заметил ее, меланхолично уставившись в пространство. Его одолевали мрачные думы. Сейчас он был особенно привлекателен, побрившись и переодевшись. На нем были чистая рубашка и новый галстук, светло-желтые панталоны в обтяжку и начищенные сапоги, темно-синий утренний фрак ладно облегал фигуру. В этом туалете он больше всего напоминал графа с грозным видом. К тому же он смотрелся еще красивее. Пульс Генриетты участился, она выдавила робкую улыбку, присев не в самом элегантном реверансе.
— Милорд, должна извиниться за свою небрежность. Я еще не отблагодарила вас должным образом за свое спасение. Я очень обязана вам.
Ее голос отвлек Рейфа от мыслей о прошлом, в которое он углубился. Будь проклят этот титул и потребность в наследнике! Кого, кроме его бабушки, действительно волновало то, что титул унаследует какой-нибудь безвестный третий кузен во втором колене? Если бы только она знала, чего это ему стоило, то скоро перестала бы напоминать об этом. Граф взглянул на Генриетту, все еще робко улыбавшуюся ему. Протянув руку, поддержал ее.
— Надеюсь, мисс Маркхэм, вам уже лучше. В моем халате вы очень привлекательны. Он вам идет.
— Со мной все в порядке, — ответила Генриетта, обрадовавшись тому, что граф поддержал ее, когда она выпрямлялась после реверанса. У нее закружилась голова. — Что же касается халата, вы очень любезно соврали, я-то знаю, что выгляжу ужасно.
— Ужасно привлекательно, я бы сказал. Вы должны мне верить, ведь я в некотором роде считаюсь знатоком в подобных вопросах.
Затравленный взгляд сменился улыбкой, едва коснувшейся уголков его губ.
— Похоже, я наконец-то вспомнила, что случилось со мной, — заметила Генриетта.
— Да? — Рейф встряхнул головой, отгоняя призраков, которые наседали на него. — С этим можно подождать. Для начала вам надо поесть.
— Я действительно голодна… осталась без ужина из-за одной собаки.
Рейф громко рассмеялся второй раз за утро. На этот раз его смех не казался таким злым.
— Что ж, с радостью сообщаю, здесь нет собак, из-за которых вы можете лишиться завтрака, — заметил он.
В халате Генриетта Маркхэм смотрелась привлекательно. Он раскрылся у шеи, обнажив слишком большой участок груди кремового цвета, которую она должна скрывать в корсете. Но в целом у девушки был такой вид, будто она только что свалилась с его кровати. Что в некотором роде соответствовало действительности. Рейф поймал себя на том, что пялится на нее, и отвел взгляд, расстроившись от нахлынувшего неожиданного чувства, отдаленно напоминающего возбуждение. Правда, он обладал счастливой способностью как возбуждать, так и подавлять желание.
Рейф помог ей сесть, сам устроился напротив, решительно глядя к себе в тарелку. Он накормит Генриетту, выяснит, откуда она, и тотчас отправит назад. Затем ляжет спать, после чего вернется в город. Встречу с бабушкой невозможно откладывать бесконечно. При этой мысли он впал в мрачное, сродни серому и тяжелому ноябрьскому небу, настроение.
