Джил Лэндис - Приди, весна
– Тебя же не в рабство продают, – возразил Калеб. – Любая женщина гордилась бы тем, что выходит замуж за такого мужчину, как Ричард Текстон. Он из прекрасной семьи…
– Папа…
Калеб поднял руку.
– Конечно, решение за тобой. – Повернувшись к жене, он взял ее за руку. Их любовь и в самом деле не угасла с годами. Не выраженная словами, она была почти физически ощутима, когда они улыбнулись друг другу. – Пойдем вниз, Анха, пора начинать вечер. К чему пропадать продуктам и шампанскому. – Калеб повернулся к застывшим в ожидании Аннике и Рут. – Я извинюсь перед гостями, Анника, но сказать об этом Ричарду тебе придется самой.
У Анники словно гора с плеч свалилась. Она подбежала к родителям и по очереди обняла их. Впервые за много дней у нее было легко на душе. Высоко подняв голову, она решительно проговорила:
– Пришли сюда Ричарда, папа. Я скажу ему, что свадьба отменяется.
ГЛАВА 2
Февраль 1892 года.
Скалистые горы
Яркая полная луна висела над горными вершинами, отбрасывавшими тени на долины и ущелья. Покрытые снегом открытые склоны гор серебрились в голубоватом свете. Ночь была морозной и безветренной. Леса, росшие у подножия гор и окаймлявшие долины, застыли в молчании. Лунный свет освещал плывущие высоко в ночном небе облака, похожие на бесприютные призраки.
В одной из таких долин, приютившись среди широкохвойных сосен и сбросивших листву осин, стояла рядом с журчащим потоком старая хижина. Ее выщербленные непогодой стены выглядели такими же древними, как и окружавшие ее горы. Золотистый свет лампы лился из маленьких неправильной формы окошек, расположенных по обе стороны от двери, над которой висели огромные рога лося. К стенам хижины были прикреплены шкуры различных животных: волчьи с длинным пушистым мехом, бобровые, канадского снежного барана. На снегу вокруг хижины валялись вывалившиеся из поленницы дрова, обломки звериных копыт и рогов, стоял чурбан для колки дров. За хижиной располагался маленький сарайчик с односкатной крышей. Он выглядел еще более ветхим, чем хижина, и, казалось, должен был вот-вот рухнуть. В снегу была протоптана тропинка, которая вела от двери хижины к краю близлежащего леса.
Внутри скудно обставленного жилища двое мужчин вели приглушенный разговор, сидя у огня, плясавшего, потрескивая, в каменном очаге, занимавшем почти целиком одну стену хижины. Один из мужчин был гостем. Он был стар. О его возрасте говорили спутанные седые волосы, густая борода и избороздившие круглое лицо глубокие морщины. Выцветшие голубые глаза, видевшие за жизнь столько, сколько обычному человеку не увидеть и за десять жизней, задумчиво уставились на пламя, лизавшее поленья в очаге. Он сидел на самодельном стуле с прямой спинкой, упершись локтями в неровный стол, отделявший его от хозяина. Одежда его, сделанная из выдубленной кожи и выношенной почти до прозрачности шерсти, была такой же грубой, как и его жизнь. Куртка была очень широкой в плечах, ибо старик был крупным мужчиной, на груди она была распахнута, оставляя открытым довольно объемистый живот. Старика звали Тед, вернее Старый Тед, а фамилию его все давно забыли. Подобно большинству горных жителей он путешествовал один. Его единственной спутницей была чихуахуа, которую он называл Мышкой и носил под курткой. Собачка была с ним с того дня, когда он выменял ее у одного мексиканца на мула, каковой обмен все при нем присутствовавшие единодушно признали весьма выгодным для мексиканца. Мышка, питавшая величайшую неприязнь ко всем, кроме своего хозяина, лежала на его груди, спрятавшись под бородой, и похрапывала.
Мужчина помоложе, Бак Скотт, смотрел не на огонь, а на Старого Теда. Бак ерзал на стуле, и взгляд его то и дело устремлялся к большой кровати, стоявшей в дальнем затененном углу единственной в хижине комнаты. Он сидел на стуле, откинувшись к стене и балансируя на двух ножках, барабанил пальцами по краю стола, хмурился, кусал губы, но отражавшееся на его лице беспокойство в тусклом свете пламени было едва заметно. Бак производил осмотр своего жилища, пытаясь взглянуть на него глазами чужого человека, или, говоря точнее, глазами женщины, которую он через несколько дней приведет в дом.
Первое слово, пришедшее ему в голову, когда он подумал о том, как описать своей невесте свое жилище, было бурое. Бурое и грязное. Деревянные стены, на которых кое-где виднелись пятна грязи, были голыми, за исключением участка над очагом, оклеенного газетами. Пол был грязно-коричневого цвета из-за толстого слоя грязи. Бак собирался сохранить мешки из-под зерна и, сшив их, сделать что-то вроде коврика на пол, но к тому времени, когда он это надумал, мешки уже были использованы для других целей. К боковой стене устало притулился мешок с картошкой. По бокам от мешка и прямо над ним висели полки.
У одной из стен, занимая ее почти целиком, стояла огромная кровать. Бак сделал ее для себя, рассудив, что большому мужчине нужна большая кровать. На ней будет удобно спать и ему, и женщине, даже если допустить, что сначала он ей не понравится.
Как только подобные мысли пришли ему в голову, Бак отвел глаза от кровати и посмотрел на Теда. Наблюдая, как тот отхлебнул виски, Бак понадеялся, что не ошибся, попросив Теда присмотреть за домом, пока он сам съездит в Шайенн и встретит поезд. Вернув стул в нормальное положение, Бак выпрямился и провел рукой по подбородку. Борода была колючей. Бак думал сбрить ее, но потом решил подождать, пока не попадет в Шайенн, где можно будет пойти к настоящему парикмахеру. Волосы тоже придется остричь – они были такими густыми и длинными, что Бак завязывал их сзади в хвостик.
Эти густые непокорные волосы Бак унаследовал от отца, который благодаря волосам выделялся среди всех других трапперов.
Даже сейчас, когда Бак натыкался на кого-нибудь из старых охотников на бизонов, его узнавали по высокому росту и густой гриве светлых волос.
Тед рыгнул.
– Отправишься на рассвете?
– Как только смогу разглядеть руку, поднятую к лицу.
– Долго над этим думал, а?
О предстоящей женитьбе Бак думал не переставая в течение нескольких недель. Если бы у него был выбор, он бы вообще не стал жениться, но выбора не было, поэтому, пожав плечами, он ответил:
– Ничего другого, по-моему, не остается. Все как-нибудь устроится.
Выглядишь ты не так уверенно, как говоришь, но, надеюсь, это придет. Как, ты сказал, ее зовут? – Тед наклонился вперед и уперся щетинистым подбородком в ладонь.
– Алиса Соумс. – Бак попытался нарисовать в воображении портрет женщины, с которой он переписывался в течение шести месяцев, но не смог, хотя она и писала ему, что она светловолосая, худая и высокая – выше среднего роста. Он решил, что страх мешает работе воображения.
