Маргарет Барнс - Изабелла Прекрасная
— Разве вы не хотите победить? — спросила она.
Эдуард снял свой неудобный стальной шлем со знаменитым гербом Плантагенетов и отложил его в сторону. Затем с чувством явного облегчения пригладил растрепавшиеся волосы.
— Когда ты растешь среди людей, которые живут, едят и частенько даже спят в полных доспехах… — начал он, как бы извиняясь.
Изабелла бросила взгляд на арену турниров, так красиво украшенную флагами и знаменами, затем вспомнила, что отец ее мужа был крестоносцем.
— Вы хотите сказать, — медленно произнесла она, — что все это напоминает вам детские игры?
Это было не совсем то, что он думал, но он не стал ее разубеждать.
— Я бы с большим удовольствием отправился на соколиную охоту, или поиграл в какую-нибудь азартную игру, или же просто послушал бы хорошую музыку.
— Но вы же воевали с великим королем Эдуардом?
— О, да. Он уж об этом позаботился.
Изабелла непонимающе уставилась на него. Ее удивило то, что он, похоже, совершенно не испытывал из-за этого гордости, но еще больше она была поражена, что он явно относился к великому воину с некоторой долей антипатии. Однако Эдуард лишь рассмеялся, увидя на ее лице недоумение и удивление. Он вытащил цветок ракитника из своего шлема и воткнул его в складки ее плаща, нежно-золотистый цвет которого прекрасно гармонировал с золотыми искорками ее карих глаз.
— Моя милая Изабелла, — вновь заговорил он, чтобы вы и все ваши подруги ни придумывали себе о войне, могу уверить вас, что ничего особенно великолепного в войне нет. Одна из моих сестер родилась во время крестового похода, а я сам родился в осажденном замке Уэльса, так что уж мне ли не знать!
— А ваша бедная матушка не голодала в том замке?
— Не сомневаюсь, что нет. Мой отец об этом позаботился, хотя она и родила меня в маленькой голой комнате, мимо которой без конца топали вооруженные люди. Это было в Карнавароне. Отец только что отвоевал этот замок у храбрых, но непокорных валлийцев, и они продолжали стоять у ворот, требуя, чтобы над ними поставили правителя, родившегося на их земле. И поэтому, как только служанки моей матери завернули меня в одеяльце, он принес меня на поле брани на своем щите и показал им. «Вот ваш принц! — закричал он своим оглушительным голосом. — Он не говорит ни слова по-английски и рожден на земле Уэльса. Эдуард, мой первенец!» И они звали меня принцем Уэльским до тех пор, пока отец не умер, пытаясь организовать очередную осаду какого-то замка уже в Шотландии. К тому времени он овдовел и уже восемь лет был женат на вашей тетушке.
— И обе королевы должны были отправляться с ним в походы?
— Он ожидал этого от них. Ведь вы же не хотите, чтобы ваша семейная жизнь проходила так же?
— Н-нет, — призналась Изабелла, начиная подозревать, что многие из тех малопривлекательных историй, которые она слышала от своих фрейлин о жизни по ту сторону Ла-Манша, вполне могли соответствовать истине… — Но мне бы хотелось, чтобы меня любили так же, как любили вашу матушку. Имя Элеоноры Кастильской уже стало нарицательным для женщины, прожившей долгую и счастливую семейную жизнь. Это правда, что рассказал мне мой брат Филипп о тринадцати крестах?
— Совершеннейшая правда. Она ехала на север, чтобы встретиться с отцом, когда серьезно заболела. И он, которого ничто никогда не могло отвлечь от военных действий, оставил сражение с шотландцами и ехал день и ночь, чтобы увидеть ее. Но она умерла, Господь призвал ее к себе прежде, чем он доехал туда. Для него это был страшный удар. Мы доставили ее тело в Вестминстер. Скорбное путешествие продолжалось тринадцать дней. И в печали и горе мой отец возводил каменный крест с искуснейшей резьбой на каждом месте, где на ночь ставили гроб. Один из них стоит неподалеку от моего замка, и я часто проезжаю мимо него, направляясь в Лондон. Он находится в небольшой, но богатой деревушке на берегу Темзы. Жители теперь называют ее «Милая Королева» из-за креста его любимой супруги-королевы.
Изабелла завороженно слушала его. Ее богатое воображение, подпитанное столь любимыми ею романами, рисовало ее самое как вторую «Милую Королеву». Она представляла себе, как ей под ноги бросают розы, а рядом с ней стоит красивый и преданный супруг, и легенды об их супружеской жизни еще много-много лет будут передаваться из уст в уста по этой земле.
Но проблема была в том, что ее собственный супруг, хотя они были женаты всего несколько дней, далеко не всегда был рядом с ней. Ему нравилось ездить на охоту, на скачки с молодыми придворными его свиты. Иногда его охватывала тоска, и он говорил, что хочет поскорее вернуться в Англию, уговаривая ее заранее приказать упаковать свои вещи и, пока дует попутный ветер, отправиться в путь.
— Но почему, дорогой, ведь мой отец поставил на дыбы все королевство, чтобы мы могли быть счастливы здесь? — недоумевала Изабелла, которая еще не постигла разницу между счастьем и удовольствием.
— Вы забываете, что у меня тоже есть королевство, которое требует моих забот, — напоминал ей Эдуард.
— Но только вчера я слышала, как вы хвастались этому противному австрийскому герцогу, что оставили его на попечительство очень толкового регента. Разве вы ему не доверяете?
— Доверяю, как самому себе. В сущности, он гораздо больше во всем этом понимает, чем я, — сказал Эдуард с таким очаровательным смущением, что она была готова на все, чтобы сделать ему приятное.
Во время второй недели своего медового месяца Изабелла почувствовала, что ей скучновато и не хватает общества. Она не любила прогулок верхом, и когда Эдуард отправлялся на охоту в окрестности Булони, она стала чаще встречаться и разговаривать с его мачехой, к которой очень привязалась и которую полюбила. Хотя Маргарита любила развлечения на воздухе и тоже бы с удовольствием поехала охотиться, Изабелла уговаривала ее посидеть с ней у камина и рассказать о стране, в которой ей предстоит провести всю свою жизнь, и будущее это уже маячило совсем близко.
— Скажите мне, мадам, вам действительно нравится жить в Англии?
— Я рада, что смогла опять побывать во Франции, — призналась вдовствующая королева. — Но, пожалуйста, называй меня Маргаритой, дорогая, и не надо быть такой грустной. Уверяю тебя, англичане все очень хорошо ко мне относились.
— Вы имеете в виду народ? Или баронов?
— Вообще-то я думала о народе, который гораздо более независим, чем здесь у вас. Крупные феодалы вроде Ланкастеров, Уорика и Пемброка имеют свои постоянные армии из собственных вассалов, они вечно ссорятся и спорят между собой. Но мне кажется, что в жизни государства все-таки последнее слово остается за богатыми горожанами или торговцами шерстью.
