Черил Холт - Путь сердца
– И сколько же времени отводится мне на то, чтобы убедить одного из этих замечательных джентльменов просить моей руки?
– Две недели. За две недели тебе предстоит сделать выбор. А еще через две недели придется выйти замуж.
– А если не удастся уложиться в положенный срок?
– Я уже сказал: в таком случае выбор останется за мной. Тебе всего лишь девятнадцать, так что правом высказывать собственное мнение ты не обладаешь. И выбирать я тебе позволяю исключительно из милости.
Джейн все-таки не сдержалась и заплакала. Да, отец действительно тщательно взвесил все обстоятельства и теперь действовал именно так, как считал необходимым и разумным поступить с родной дочерью. Не желая показывать собственную слабость, Джейн проглотила слезы и снова заговорила:
– А как же моя работа на верфи? В качестве дочери я вам не нужна. Означает ли это, что я не нужна и в качестве помощницы в семейном деле?
Чарльз откашлялся. Неприкрытая ложь, которую он собирался высказать, ничуть не смущала.
– Если супруг позволит, через шесть месяцев ты сможешь возобновить работу.
Обещание не имело под собой ни малейших оснований. На самом деле Фицсиммонс вовсе не собирался возвращать дочь в семейный бизнес.
– Перерыв необходим для того, чтобы ты сумела как следует включиться в супружескую жизнь и привыкнуть к новой обстановке.
– Шесть месяцев? Целых полгода? – Джейн быстро вскочила, обежала вокруг стола и, упав к ногам отца, прижалась лицом к его коленям. – Пожалуйста, отец! Умоляю, не поступайте со мной так жестоко! Верфь – это моя жизнь. Ей отдано столько сил! Я же все время вам помогала! И у меня еще столько замечательных планов! Вот прямо сейчас могу изложить интересную идею!
Чарльз не хотел ничего слушать.
– Прекрати сейчас же, Джейн.
Он и сам прекрасно понимал, как она любит семейный бизнес. Но увы, что решено, то решено. Отец поднял Джейн с колен.
– Я ничего не изменю, и переубедить меня тебе не удастся. Если осмелишься ослушаться и поступить по-своему, просто выгоню. Тогда у тебя не останется ни дома, ни места в бизнесе. А сейчас отправляйся к себе и займись сборами и приготовлениями к отъезду в Лондон. Уверен: как следует поразмыслив, ты и сама поймешь, что все делается для твоего же блага.
Глава 2
Филипп Уэссингтон, граф Роузвуд, перевернулся на спину. Солнце светило с такой безжалостной настойчивостью, что пришлось прикрыть глаза ладонью. Дворецкий Джон Грейвз каждое утро являлся в спальню и, резко отдергивая плотные шторы, с особым злорадным наслаждением навязывал господину новый день. Казалось, мучения хозяина доставляют ему искреннее наслаждение. Сегодня он пылал особенным, ни с чем не сравнимым энтузиазмом. Филипп застонал и натянул на голову одеяло.
– Ни в коем случае, милорд, даже не пытайтесь. Пора вставать и заниматься делами.
– Убирайся, – проворчал граф.
– Не могу, сэр. Уже третий раз пытаюсь вас разбудить. С минуты на минуту должна состояться деловая встреча.
– Какая еще деловая встреча? С кем?
– С вашим адвокатом, сэр. С мистером Тамбертоном.
Филипп с отвращением поморщился. Поверенный никогда не приносил хороших новостей. Его появление на горизонте означало лишь новые неприятности.
– Почему же ты не предупредил заранее?
– Предупреждал, сэр. Вчера. Причем дважды. – Грейвз выразительно взглянул на сладко спящую рядом с графом весьма аппетитную белокурую особу. Судя по легкому посапыванию, жизнерадостный солнечный свет нисколько ей не мешал.
– Думаю, вы меня просто не слышали.
Грейвз даже не пытался скрыть антипатию к леди Маргарет Дауне. А та, в свою очередь, прекрасно чувствовала отношение заносчивого дворецкого и при каждом удобном и неудобном случае провоцировала конфликт. Филипп вовсе не желал продолжения спектакля, особенно сейчас, когда с минуты на минуту мог появиться Тамбертон.
Граф резко поднялся и быстро спустил ноги с постели. Движение оказалось чересчур неосторожным и откровенно губительным для изнеженного утомленного организма. От внезапной головной боли потемнело в глазах. Боже милостивый, разве можно столько пить?
Филипп шлепнулся обратно в постель, но затылком угодил прямо в живот Маргарет.
Та проснулась, от неожиданности пробормотав нечто не слишком ясное, но очень грубое.
– Только не двигайся!
Маргарет не послушалась и отодвинулась. В результате маневра голова графа оказалась на матрасе, и он снова страдальчески застонал.
Даже едва проснувшись, Маргарет выглядела очень и очень хорошенькой. Спутанная копна светлых волос разметалась по подушке, полные жизни голубые глаза ярко блестели, пухлые алые губки, казалось, были готовы в любой момент рассмеяться или предаться радости поцелуя. Разумеется, красотка не могла упустить удобной возможности подразнить Грейвза, а потому, убедившись, что дворецкий стоит достаточно близко и просто не сможет пропустить деталей предстоящего спектакля, как бы невзначай сдвинула одеяло до самой талии, обнажив при этом роскошный бюст.
Маргарет с удовольствием вытянула руки и замурлыкала, словно кошка.
– Сжальтесь над его сиятельством, Грейвз. Вы же прекрасно знаете, что он всю ночь трудился. – Она особенно подчеркнула слово «трудился». Заметив на лице слуги отвращение, довольно хихикнула: – Зачем вы так рано нас разбудили?
– Уже почти три часа, мэм. Если бы я считал, что дело хоть немного вас касается, то сказал бы, что через несколько минут его сиятельству предстоит важная деловая беседа. Но поскольку вы совершенно ни при чем, я даже не собираюсь упоминать о данном обстоятельстве.
Обиженно надув губки, Маргарет повернулась к Филиппу.
– Дорогой, просто не понимаю, с какой стати я должна терпеть такую грубость со стороны слуги. – Дамочка ненавидела Грейвза и его бесконечную власть над Филиппом, а потому постоянно пыталась убедить графа уволить самодовольного выскочку. – Я гостья, и этот человек просто не имеет права разговаривать со мной подобным тоном.
Граф закрыл глаза и потер виски. Никто, кроме Грейвза, ни за что не согласился бы работать без жалованья, а вдобавок терпеть дурные привычки хозяина. Впрочем, объяснять все эти обстоятельства белокурой красотке Маргарет никто не собирался. Пусть думает все, что душе угодно.
– Маргарет, – простонал Филипп. Обычно ее голосок казался слаще меда, но сегодня он скрипел подобно несмазанной телеге. – Ради Бога, сжалься. Сейчас я не в состоянии разбирать твои обиды.
Граф снова поднялся, на этот раз очень медленно и осторожно, и немного посидел, ожидая, пока комната не перестанет вращаться. Затем бережно придал собственному телу вертикальное положение и осторожно двинулся по направлению к двери. Ноги при этом двигались так, словно впервые выполняли возложенную на них задачу.
