Тереза Медейрос - Его изумительный поцелуй
А что будет с ней?
Будет ли она потрясена или выразит вежливое соболезнование, а потом всплакнет украдкой? Будет ли просыпаться по ночам, сожалея обо всех упущенных возможностях, обо всех волшебных мгновениях, обо всех ночах, которые они уже никогда не проведут вместе?
Эш фыркнул. Она скорее спляшет лихую джигу на его могиле, чем проронит хоть слезинку, оплакивая его. Он расправил плечи и вскинул голову, собираясь с духом перед смертью.
Барабаны начали отбивать дробь, оповещая о том, что настали последние секунды его жизни.
Эш затаил дыхание, ожидая услышать команду, которая положит конец непристойной шутке, называемой жизнью.
А услышал возбужденные голоса, звуки короткой, но ожесточенной драки, топот сапог целого полка, врывающегося во двор, где его собирались расстрелять.
Послышались возмущенные крики арабов, недовольных прерванной экзекуцией. Арабский он понимал отлично. Однако до его слуха долетели также слова на королевском английском языке, которого он очень давно не слышал. Почувствовав, что больше не находится в центре внимания, он принялся распутывать веревки, стянувшие его руки за спиной. Когда шум голосов усилился, он почувствовал, как возрождается то, с чем он распрощался задолго до этого момента.
Надежда.
Кто-то, крепко выругавшись на гортанном арабском языке, перешел после этого на ломаный английский и сказал:
— Кто вы такой и почему врываетесь в мой дом со своими нечестивыми псами и оскверняете его своим присутствием?
Его отчаянные попытки освободиться увенчались наконец успехом, и веревки упали с запястий Эша. Только было он поднял руки, чтобы сорвать с глаз повязку, как услышал голос, который узнал бы где угодно. Он был все такой же решительный, как и тогда, когда приказывал его игрушечным военным кораблям капитулировать, пригрозив в противном случае потопить всю флотилию в ванне.
Эш сорвал повязку с глаз и был совершенно ошеломлен, обнаружив, что смотрит в холодные серые глаза, так же хорошо знакомые ему, как и собственные янтарные.
Его спаситель медленно произнес ледяным тоном, особенно резко контрастирующим с марокканской жарой:
— Я. Его. Брат.
— Лорд Драйвенвуд примет вас сейчас.
— Этого я и боялся, — пробормотал Эш и, поднявшись со своего места, где сидел на куче мешков с песком, последовал за молодым краснощеким капралом.
Как только он нырнул в просторную палатку, укрывшись от беспощадных солнечных лучей, он едва удержался от того, чтобы одобрительно не присвистнуть. Его брат сумел создать настоящий заповедный островок английской культуры даже в самом центре марокканской пустыни. Если бы не вздувавшиеся парусиновые стенки и слой жирной грязи на каждой поверхности, Эшу могло бы показаться, что он вошел в элегантно меблированный кабинет какого-нибудь лондонского городского дома.
Турецкий ковер в изумрудных и рубиновых тонах добавлял яркое цветовое пятно интерьеру палатки. Ковер, несомненно, проделал в скатанном виде длинный путь из Англии, хотя точно такой же можно было бы купить за несколько фунтов на местном базаре. Квадратный стол с белой льняной скатертью был уставлен фарфором, хрусталем и серебром. Там был даже чайный сервировочный столик на колесах с вустерским чайным сервизом с золотой каемкой, дабы его брат и представители высшего командования могли поучаствовать в самом английском из английских ритуалов — пятичасовом чаепитии.
Из-за лакированной ширмы в углу выглядывала ножка греческого шезлонга. На полке красного дерева стояли в безупречном порядке книги в кожаных переплетах. На этот раз Эш, не сдержавшись, фыркнул. Даже в детстве его брат предпочитал увесистые тома, в которых в мельчайших подробностях описывались военные сражения древности и излагались размышления греческих философов. Тогда как Эша увлекали отважные приключения героев Вальтера Скотта и Даниэля Дефо. А также — что греха таить — альбомы неприличных гравюр.
На западной стенке палатки висел прикрепленный тонкими веревками пасторальный пейзаж. Присмотревшись к полотну, Эш узнал романтический стиль Джона Констебля. Он был почти уверен, что это оригинал.
Он покачал головой, подумав, сколько же фургонов, лошадей и верблюдов потребовалось, чтобы перевезти все необходимое для комфортного обустройства его брата. Эш всегда гордился своим умением путешествовать налегке. Жизнь заставила его научиться поспешно исчезать, не имея на себе ничего, кроме рубахи. А иногда даже и без нее.
Брат же всегда предпочитал домашний уют и тепло. К сожалению, когда его назначили одним из членов знаменитого Совета директоров Ост-Индской компании, он был вынужден посещать самые отдаленные и не тронутые цивилизацией уголки земного шара. Но как только он станет председателем, — а он несомненно им станет, учитывая быстрый подъем его звезды на политическом небосклоне, — он сможет вести свои дела, не покидая уютной малой гостиной Драйден-Холла, их уютного семейного поместья в Суррее.
Его брат, точно так же как дома, сидел за письменным столом из тукового дерева и что-то записывал в толстой кожаной тетради. Пока Эш подходил к столу, серебряный кончик пера продолжал блуждать по странице. Он не поднял глаз даже тогда, когда Эш остановился прямо перед столом.
Эш почувствовал забытое, но очень знакомое раздражение. Способность брата сосредоточиваться на том, что он делал в данный момент, была почти легендарной.
Наклонившись вперед, Эш уперся обеими ладонями в край стола и произнес с нарочитой медлительностью:
— Привет, Макс.
Перо, оставив на странице безобразное чернильное пятно, замерло на половине слова. «Максу это не понравится», — с мстительным удовлетворением подумал Эш. Его брат терпеть не мог недостатки. Особенно свои собственные.
Макс медленно поднял голову и окинул его тем самым ледяным взглядом, за который мог бы немедленно схлопотать по шее, будь они оба мальчишками в коротких штанишках.
— Ты знаешь, что мне не нравилось, когда меня называли этой кличкой.
Он лгал. Это их отец терпеть не мог, когда они называли друг друга сокращенными именами. Герцог всегда настаивал на том, что имена «Макс» и «Эш» подходят скорее для уличных мальчишек и трубочистов, а не для его сыновей.
Эш выпрямился, уверенный в том, что его насмешливая улыбка еще сильнее разозлит брата.
— Может быть, ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя лорд Драйвенвуд?
— Можешь называть меня по имени — Максимилиан, — сказал брат и, захлопнув тетрадь, возвратил перо в чернильницу.
Они почти десять лет не сталкивались лицом к лицу. Иные братья, возможно, обменялись бы рукопожатием, хлопнули друг друга по плечу или даже обнялись. А они некоторое время испытующе смотрели друг на друга.
