Сара Маклейн - Девять правил соблазнения
— Отчего же? — удивился Ник.
Джулиана развернулась к нему.
— Я думаю, вы должны это понять, как никто другой. Я не стану повторять грехи моей матери.
Гейбриел прищурился.
— Нет абсолютно никаких оснований считать, что вы повторите...
— Вы простите меня, если я скажу, что у меня нет желания рисковать, милорд. Но ведь мы можем договориться?
В этот момент Гейбриел принял решение.
— Вы не знали нашу матушку?
Джулиана стояла, гордо выпрямившись, и решительно, не отведя глаз, встретила взгляд Ралстона.
— Она покинула нас почти десять лет назад. Полагаю, с вами случилось то же самое?
Ралстон кивнул:
— Нам даже десяти не исполнилось.
— В таком случае, полагаю, никто из нас не испытывает к ней особой любви.
— В самом деле.
Они стояли так довольно долго, решая, насколько каждый из них искренен. Гейбриел первым нарушил молчание:
— Предлагаю вам сделку. — Джулиана мгновенно отрицательно качнула головой, но Ралстон поднял руку, не дав ей заговорить, и продолжил: — Это не подлежит обсуждению. Вы останетесь здесь на два месяца. Если по истечении этого срока вы все же предпочтете вернуться в Италию, я это устрою.
Джулиана вскинула голову, словно обдумывала не только предложение кузена, но и возможность побега. Наконец она согласно кивнула:
— Два месяца. Ни днем больше.
— Наверху вы можете выбрать спальню по своему вкусу, сестричка.
Джулиана низко поклонилась.
— Grazie[3], милорд.
Она уже повернулась к выходу, когда Ник спросил, не в силах больше сдерживать свое любопытство.
— Сколько вам лет?
— Двадцать.
Ник коротко взглянул на брата и продолжил:
— Мы должны представить вас лондонскому обществу.
— Полагаю, в этом нет никакой необходимости, поскольку я пробуду здесь всего восемь недель.
Она с явным нажимом произнесла последние слова.
— Мы обсудим это позже, когда вы устроитесь. — Коротким поклоном Ралстон дал понять, что разговор окончен, распахнул дверь кабинета и позвал дворецкого. — Дженкинс, пожалуйста, проводи мисс Джулиану наверх и пришли кого-нибудь помочь ее горничной распаковать вещи. — Он повернулся к Джулиане. — У вас ведь есть горничная, не так ли?
— Да, — ответила она, и на ее губах появилась улыбка. — Может, мне стоит напомнить вам, что это римляне принесли цивилизацию в вашу страну?
Ралстон поднял брови.
— А вы, оказывается, с характером.
Джулиана ангельски улыбнулась:
— Я согласилась остаться, милорд, но не обещала хранить молчание.
Маркиз вновь повернулся к Дженкинсу.
— С этого дня мисс Джулиана будет жить в нашем доме.
Джулиана покачала головой, смело встретив взгляд брата.
— Два месяца.
Ралстон кивнул и исправился:
— Она два месяца будет жить в нашем доме.
Дворецкий невозмутимо выслушал довольно странное распоряжение, произнес: «Да, милорд», — и повел Джулиану в ее комнату, попутно приказав лакеям, отнести сундуки Джулианы наверх.
Уверенный в том, что все его распоряжения будут должным образом выполнены, Ралстон закрыл дверь в кабинет и повернулся к Нику, который с ленивой усмешкой на губах стоял, прислонившись спиной к книжному шкафу.
— А ты молодец, братец, — произнес Ник. — Но если свет узнает, что тебе присуще столь гипертрофированное чувство фамильного долга... твоя репутация падшего ангела будет уничтожена.
— Ты меня очень обяжешь, если замолчишь.
— В самом деле, это так трогательно — демон, поверженный ребенком.
Ралстон молча пересек комнату и сел за большой письменный стол.
— Разве тебя не дожидается статуя, которую необходимо почистить? Пожилая мраморная дама из Бата, которую срочно необходимо идентифицировать?
Ник сел в кресло и закинул ногу на ногу, демонстрируя сияющие гессенские сапоги и явно не собираясь заглатывать наживку.
— Вообще-то дожидается. Однако ей вместе с легионом моих поклонников придется подождать. Я предпочел бы провести этот день с тобой.
— Не стоит идти на такие жертвы ради меня.
Ник стал серьезным.
— И что же случится за эти два месяца? А если она все-таки решит уехать, а ты не сможешь ей этого позволить? — Ралстон не ответил, и Ник продолжал гнуть свою линию: — Ей пришлось нелегко. Ее бросила мать, когда она была еще совсем ребенком... а потом она потеряла и отца.
— Ее обстоятельства ничем не отличаются от наших. — Ралстон притворился, что тема разговора ему совершенно неинтересна, и сделал вид, будто внимательно просматривает корреспонденцию. — Должен тебе напомнить, что вместе с матерью мы потеряли и своего отца.
Ник не отвел взгляда.
— Мы были друг у друга, Гейбриел. У нее же нет никого. Нам с тобой лучше, чем кому-либо, известно, каково это — быть всеми покинутым, всеми, кого ты когда-либо любил.
В глазах брата Ралстон заметил грусть воспоминаний об их детстве. Близнецы вместе пережили бегство своей матери и отчаяние отца. Их детство не было радостным, но Ник говорил правду — они всегда держались вместе.
— Наблюдая за нашими родителями, я усвоил одну вещь: любви придается слишком большое значение. Ответственность — вот что действительно важно. Честь. И Джулиане лучше понять это в самом раннем возрасте. Теперь у нее есть мы. Возможно, она считает, что это не так много, но этого должно быть достаточно.
Братья замолчали, каждый погрузился в собственные мысли. Наконец Ник произнес:
— Трудно будет добиться, чтобы ее приняли в обществе.
Ралстон энергично выругался, признавая справедливость слов брата.
Дочери женщины, не получившей должным образом оформленного развода, вряд ли обрадуются в свете. И Джулиане придется приложить немало усилий, чтобы избавиться от тяжелого шлейфа испорченной репутации своей матери.
И вновь заговорил Ник:
— Законность ее рождения будет подвергнута сомнению.
Гейбриел на некоторое время задумался.
— Если наша матушка вышла замуж за ее отца, это означает, что маркиза по приезде в Италию перешла в католичество. Католическая церковь никогда не признала бы ее брака, если бы она оставалась в англиканской церкви.
— В таком случае незаконнорожденными оказываемся мы. — Ник криво улыбнулся.
— Для итальянцев, — уточнил Гейбриел. — К счастью, мы англичане.
— Превосходно. Для нас все складывается хорошо, — сказал Ник. — Но что же с Джулианой? Найдется немало семейств, которые откажутся принимать ее. Многие посчитают нашу сестру дочерью падшей маркизы и ее любовника — простого итальянского торговца. И к тому же католика.
