Княгиня Ольга. Истоки (СИ) - Отрадова Лада

И вот, с тяжёлым сердцем и полными храбрости руками отправился он в свой военный поход, молясь о том, чтобы судьба была благосклонна и однажды вновь соединила их.

Даже спустя час после того, как дракар исчез за горизонтом, Сив продолжала всматриваться в то место, где соединяются в поцелуе небеса и холодные волны. Руки её гладили живот с растущим в тёплом чреве богатырём, губы шептали тихую молитву о благополучном возвращении.

И он вернулся на родину своей любимой, живой и здоровый, без единого шрама или увечья, вот только не через год и даже не через два — минуло почти четыре долгих года, проведённых в столкновениях с непокорными славянскими племенами, что не захотели вставать под защиту Ладоги по собственной воле, но оказались присоединены огнём и мечом.

Встретила на суровых готских берегах его лишь скромная могила возлюбленной, что, как сказали соседи, в страшных муках погибла во время родов вместе с малышом, до последнего зовя, крича и проклиная оставившего их варяга.

Над погребальным холмиком земли возвышается покосившаяся деревянная перекладина с истлевшей, уже не удерживающей её в горизонтальном положении верёвкой: словно издеваясь над Бранимиром, христианский крест, который так чтила Сив, превратился в тот самый лагуз, в ту самую руну.

Но, увы, печаль старого воина не смыть отныне никакими потоками.

* * * * *

Сын Дрёмы и Сна, проказник Угомон разгоняет внезапно открывшейся от ветра дверью в хлев пугливых кур с гусями и, босоногий, забегает внутрь. Лукавые глазёнки невидимого бога находят посреди сена и свою "жертву" — рыжеволосого юношу, который, несмотря на поздний час, всё никак не торопится спать.

Поглаживая мягкие перья белой голубки в своей левой руке, Щука плавно скользит кончиками пальцев по её пушистому оперению. От крохотной головы его прикосновения медленно перемещаются по шее птицы, что кажется такой хрупкой и беззащитной.

"Угомонись", — доносится до него шёпот, но вокруг — ни единой души.

Огненно-рыжая голова опускается, а сам конюх, нашедший приют в гостомысловом дворе, протяжно зевает. Птица, словно чувствуя нечеловеческое присутствие, встрепенулась и улетела прочь, под потолок сарая.

"Угомонись", — повторяет ему на ухо озорной подросток.

Устроившись на мягкой соломе, Щука прищурился, огляделся по сторонам и, пожав плечами, свернулся калачиком на полу.

"Угомонись", — твердит в последний раз сын Дрёмы, и сон тёплым тяжёлым одеялом с головой накрывает юного помощника Вещего Олега.

Десять лет назад, ростовские земли

Мальчишка лет пяти-шести, с растрёпанной косматой рыжей головой и покрытыми от работы в поле ссадинами пальцами, с тревогой выглядывает из окна скромной избы, замечая десяток приближающихся к деревне коней. Теперь в воздухе пахнет не только свежеистопленными дровами и пресными лепёшками из лебеды и ячменя: их аромат смешивается с удушающим чувством страха, что заполняет собой всё пространство комнаты.

Отец его, высокий и статный обладатель густых каштановых волос, но рыжей бороды, прижимает к себе дрожащую от предчувствия беды жену — побледневшую красавицу с ярко-медной шевелюрой, точно такой же, как и у сына.

Безмятежную тишину ночи нарушают ржание лошадей и топот копыт в подковах. Земля задрожала под их тяжестью, и минутой позже деревянную дверь их жилища срывает с петель целая толпа закованных в кольчуги воинов и врывается внутрь.

Взгляд зелёных глаз скользит по столу и находит рядом с заботливо почищенными матерью от кожуры яблоками его. Сердце конопатого мальчугана колотится в груди так, что вот-вот выскочит, и он крепко стискивает ржавый кухонный нож, зажатый теперь в дрожащей руке.

Витязи, одетые в боевое облачение так, словно пришли сражаться с целой армией, а не семьёй захудалых простолюдинов, с холодной и расчётливой угрозой оглядывают комнату. Пара воинов принимается бесцеремонно швырять вещи, разрезать служащие ложем мешки с сеном, переворачивать сундуки, пытаясь найти им одним ве́домую цель.

Предводитель отряда, грузный лысый мужчина средних лет, в голосе которого звучат по-самодовольному властные ноты, с садистским удовольствием. выкрикивает:

— Гадкая мразь! Нам стало известно о твоём предательстве, и вот, после стольких лет, мы тебя наконец-то нашли. Ты обвиняешься в восстании против князя Олега!

— Не князь он в этих землях, — сверкает на него яхонтовыми глазами хозяин дома. — И вовсе он тоже не князь, а лишь узурпатор при малолетнем щенке Рюрика.

Отец отрока, храбрый, но непокорный человек, делает шаг вперед с натянутой на лицо маской равнодушия. Мать мальчика, с глазами, полными слез, крепко цепляется в руку мужа, отчаянно умоляя незваных гостей освободить его.

— Пожалуйста! Муж мой невиновен. Долгие годы мы живём здесь тише воды, ниже травы, и взгляд не смея бросить в сторону Киева. Не забирайте его у нас! — умоляет она, в её голосе звучит безутешное отчаяние. — Помилуйте его ради бога!

— Бога?! — глаза предводителя отряда наливаются кровью, когда он замечает на анемичной шее женщины гайтан с деревянным христианским крестиком. — Это вашего, что ли, бога? Погибшего как пёс от рук обычных людей рядом с татями и душегубами?

Продолжая насмехаться над её мольбами, он резко протягивает к крестьянке руку и срывает крест с шеи, швырнув его на пыльный пол и растоптав ногой в тяжёлом сапоге. Супруг её дёргается, пытаясь вырваться из хватки двух витязей, но она, словно тиски, как никогда крепка.

— Истинного Господа Бога, а не ваших деревянных истуканов, жадных до восхвалений и кро...

Закончить она не успевает: фразу прерывает жестокий удар тяжёлым поясом с металлической бляшкой по лицу. Щёку рассекает глубокий алый след, и женщина, задыхаясь, падает на пол.

— Уведите его, — властно велит выйти вон вместе с предателем своим воинам их глава, а сам переводит взгляд на обладательницу медной шевелюры, ударяя бляшкой по своей ладони и ухмыляясь. — Проверим, услышит ли твой истинный бог мольбы? Или, может, ты передумаешь и вместо его имени будешь выкрикивать и превозносить моё, шлюха предателя нашего князя? А... Кьярваль, Владислав, вы останьтесь тут. Заслужили свою награду.

Вросшая спиной в стену рыжая красавица вся дрожит, её тело сотрясается от одних только слов воинов, как вдруг до неё доносится тихий и звонкий голосок сына.

— Не трогайте её, — срывается с губ мальчугана, руки которого отведены за спину.

— Поверь мне, одним только троганием мы не ограничимся! — мерзко хихикает предводитель и снимает с себя льняные штаны, медленно шагая к матери отрока и чувствуя растущее внизу его живота звериное возбуждение. — Избавьтесь от ублюдка!

Пара витязей, посмотрев друг на друга, кивают главному и приближаются к ребёнку, пока наконец-то не открывает рот его испуганная родительница.

— Не ег-го он сын. Мой. Ещщщё во время пппервой на-шей встречи... — заикается она. — Уже была на сносях... Не прикасайтесь к нему, прошу.

— Проверьте, с ног до головы. Вы знаете, что искать, — бесцеремонно разведя своей ногой таковые у женщины говорит олегов посланник и разрывает на ней сарафан. — А я пока займусь мамашей.

Надругательство над матерью становится для него последней каплей.

Движимый непреодолимым желанием защитить ту, что дала ему жизнь, конопатый отрок бросается вперёд с ножом в руке, заносит его над головой и всаживает в толстую задницу гада, орошая пол багровыми брызгами. Предводитель визжит как свинья на скотобойне, но тут же его соратники, хорошо обученные и безжалостные, оттаскивают мальчишку в сторону и раздевают.

Две пары рук принимаются осматривать его, нагого и беззащитного, от самой макушки до кончиков пальцев на ногах, отгибая ушные раковины, выворачивая ладони, заглядывая в подмышечные впадины, грубо хватая за ляжки.

Сколько это продолжается, он, залитый слезами, не знает.

Чтобы не видеть полные ужаса глаза матери, покорно не проронившей больше ни звука, чтобы не лицезреть с ускоряющиеся с каждым толчком бёдра главаря воинов, он поднимает глава вверх. Там, на деревянной перекладине, сидит равнодушно наблюдающая за всем дикая горлица.