Кэтрин Куксон - Жизнь, как морской прилив
— Вот они! Вот они! Слышите?
— Да. Да. Ой, как их четко слышно, все эти гудки. О, как мне хотелось бы быть сейчас в Шилдсе... — Ей не нужно было это говорить, потому что это звучало слегка неблагодарно. Эмили поспешно добавила: — Там их так хорошо слышно, я это имею в виду. Я жила возле реки, и пароходные гудки почти сбивали вас с ног.
— Ну вот, начался новый, тысяча девятьсот третий год.
— Да, новый год. — Эмили всматривалась в Лэрри сквозь слабый свет фонаря, а он пристально посмотрел на нее. А потом она сказала:
— Вы должны войти первым и поздравить Люси с Новым годом, а потом войдем мы, я и Кон. И тогда все будет хорошо. Я имею в виду, что всем будет везти в новом году.
Берч рассмеялся.
— Хорошо, мы обеспечим вам удачу.
Он повернулся и, подойдя к кухонной двери, тихо постучал в нее, открыл ее и вошел внутрь. Затем девушка увидела его стоящим у окна рядом с Люси, а потом он наклонился и поцеловал ее в щеку. А Эмили тихо произнесла:
— Как это мило с его стороны! Да, поцеловать Люси и пожелать ей счастливого Нового года.
— Эмили.
Она повернулась к Кону с сияющим лицом.
— Да, Кон?
— Счастливого... Нового... года, Эмили.
— И тебе того же, Кон. — Она взяла его за руку, а он ухватился за ее руку и начал трясти ее вверх-вниз. — О, Эмили... я так рад, что ты здесь... и Люси... тоже. Когда вы здесь, все так здорово.
— Спасибо, Кон. Теперь идем. Пошли.
Девушка потащила его к задней двери, и, когда она уже протянула к ней руку, дверь открылась и Лэрри появился на пороге. Глядя на нее, он торжественно сказал:
— С Новым годом, Эмили.
Девушка внимательно посмотрела на Лэрри, улыбка медленно исчезла с ее лица, а когда он протянул ей руку, она так же торжественно ответила:
— И вас также, сэр. — Слово «сэр» в данной ситуации возникло потому, что смех замер по какой-то непонятной причине.
Когда Берч отпустил ее руку, Эмили немного покачнулась, потому что это было сделано так, как будто он кинул ее руку ей обратно. Затем, быстро отвернувшись, он тихо сказал, но с намеком на смех:
— Идемте, начнем праздновать...
Они стояли перед камином в библиотеке с бокалами в руках, чокались и желали друг другу счастливого Нового года. А потом Эмили снова выпила густого, сладкого ликера.
Когда бокалы опустели, девушка, как это сделала бы хозяйка дома, подошла к столу и, взяв с него тарелки, начала передавать еду остальным.
Она уже собиралась сесть, но спросила Лэрри:
— Как вы думаете... может быть... может быть, хозяйка съела бы кусочек пирога и выпила бы рюмочку вина?
Рот Лэрри был полон еды; прожевав ее, он ответил:
— Я очень в этом сомневаюсь, Эмили; ее дверь была заперта весь этот день. Нет. — Он покачал головой. — Я очень сомневаюсь.
Значит, ее голова не совсем не соображала, сказала она себе, потому что она заметила, что он сказал «весь этот день», как говорила она, а не «сегодня», как говорят образованные люди.
— Может, мне попробовать?
— Нет-нет, оставьте все, как есть.
Эмили уселась, держа на коленях наполненную тарелку, но не сразу начала есть. Ей казалось, что нехорошо, что хозяйка была наверху совсем одна. Однако, как он и сказал, ее дверь была закрыта на засов в этот день, а это означало, что она пребывала в одном из своих дурных настроений. Не было необычным то, что Рона запирала дверь на ночь, но, когда она запирала дверь на день, это почти всегда означало, что она не в духе.
Эмили никак не могла привыкнуть к тому, что ее хозяйка запирает дверь. Идешь к ней с подносом или чем-то еще, дергаешь ручку, ожидая, что дверь откроется, и что же? Поднос стукается о дверь, и ты почти роняешь его и все, что на нем. Однажды, когда дверь была заперта, Эмили стояла снаружи и прислушалась, ожидая услышать какой-нибудь звук типа стона или плача, или даже звук, который возникал, когда хозяйка царапала указательным пальцем шелк стеганого одеяла. У нее была такая привычка. Этот звук, хоть и слабый, мог совершенно вывести вас из себя. Но оттуда не доносилось ни звука, абсолютно никакого звука. И девушка представляла себе, что ее хозяйка сидит, глядя на свое отражение в большом зеркале на туалетном столике возле стены.
Ну ладно, Эмили не хотела, чтобы мысли о хозяйке или о ком-нибудь другом испортили праздник этой конкретной ночью... или утром. Она помахала в сторону Кона рукой:
— Как только ты закончишь есть, ты начнешь играть на своей дудочке. Ты слышишь меня?
Кон, почти давясь, покачал головой в ее сторону и пробормотал:
— Да, Эмили. Да... я буду... играть... на... моей... дудочке.
И Кон играл. Не имея навыков, он исполнял мелодии побережья реки Тайн. Некоторые из них Эмили и Люси тоже знали, а некоторые никогда раньше не слышали.
Когда Кон перешел на мелодию, которую Эмили знала, но не слышала уже много лет, она воскликнула:
— Ой, моя мама часто пела эту песню; она называется «Плач матери».
Она кивнула головой, улавливая ритм, и запела:
О, мой сыночек милый, сыночек ненаглядный!
Где же ты теперь, родной, куда ты запропал?
Вчера еще был в шахте, а ныне, кто же знает?
В Его ль чертогах дальних, с лицом умытым, чистым?
Или в убогой шахте, придавленный землей?
Эмили остановилась, широко открыв рот и рассмеявшись:
— Ой, уже много лет я не слышала эту песню.
— Продолжайте. Закончите ее. — Лэрри наклонился вперед в своем кресле и, кивая ей, похлопал в ладоши. — Продолжайте... допойте ее.
Глаза девушки были большими, яркими и блестящими; она слегка опустила плечи и засмеялась. Потом снова начала петь:
О, мальчик мой, о, мальчик мой, разбил ты сердце мне.
Еще есть девять сыновей, но ты был их милей.
Ты был последышем моим, когда я позабыла,
Что все ж могу рожать. И вот, прожив пятнадцать лет,
Оставил мать страдать. А сам остался там, остался там,
Откуда нет пути.
Когда Эмили кончила петь, она опустила голову частично от смущения, а частично от удовольствия. Потому что все начали аплодировать. Потом она дернула головой, поскольку Лэрри откинулся в кресле и засмеялся, но так, что ей не захотелось к нему присоединиться, он смеялся не так, как смеется счастливый или пьяный человек; Эмили не могла определить, что это был за смех. Потом он напугал ее и их всех, когда неожиданно вскочил с кресла и резко рванулся к столу, где наполнил рюмки настолько быстро, что ликер выплескивался через края. Держа по рюмке в руке, откинув голову, Лэрри оглядел комнату и, как если бы обращался к большому обществу, собравшемуся вокруг него, он покачался на каблуках и воскликнул:
