Элизабет Вернер - У алтаря
Отец Бенедикт продолжал молчать, но по лицу его было видно, что он переживает, слушая этот рассказ.
— Я не стану описывать вам все подробности, — быстро проговорил Гюнтер, заметив страдальческое выражение глаз молодого монаха, — скажу только, что графиня тщетно хлопотала о том, чтобы сохранить свои права, в особенности права сына, и глубоко раскаивалась, что так безгранично верила своему супругу. В конце концов граф Оттфрид и прелат одержали победу, ведь буква закона была на их стороне. Суд объявил, что брак, совершенный в протестантской церкви, ни к чему не обязывает католика, что он может считать себя свободным.
И вот молодую графиню Ранек и ребенка лишили чести и имени. Брат графини помогал ей добиться справедливости, но убедился, что ничего не может сделать; тогда он поставил на карту свою жизнь и вызвал графа Оттфрида на дуэль. Рука врача не привыкла иметь дело с пистолетом, и он промахнулся.
— А граф Ранек? — живо спросил отец Бенедикт.
— А граф Ранек застрелил брата своей жены.
Наступило долгое молчание.
Бернгард вдруг поднялся с места и, подойдя к молодому монаху и положив руку ему на плечо, строго произнес:
— Сгладьте эту морщину на своем лбу, Бруно, у всех Ранеков она всегда служит предвестником несчастья или преступления. У вашего отца было именно такое выражение в тот момент, когда он застрелил вашего дядю. Опытному стрелку, каким был граф, ничего не стоило только ранить своего противника; но когда на его лбу появилась эта грозная морщина, всем стало ясно, что он непременно убьет человека, публично назвавшего его мошенником. Берегитесь диких вспышек гнева, не допускайте этой грозной морщины, это единственная черта, унаследованная вами от рода Ранек.
Бенедикт медленно провел рукой по лбу и ответил:
— Не беспокойтесь! То, что я унаследовал от Ранеков, на них же и отразится. Скажите, а смерть моей матери тоже на совести графа?
— Она умерла вскоре после кончины своего брата. Ребенка взял к себе отец. Хотя он отнял у мальчика все, что принадлежало ему как старшему и законному сыну, он счел себя вправе лишить его и родины, и веры, так как мальчик по желанию матери был протестантом. Граф передал его в руки своего брата прелата, чтобы заключить потом в монастырь. Католическая церковь требовала «искупления греха», монашеский клобук должен был способствовать уничтожению капли «еретической» крови, осмелившейся присоединиться к крови графа Ранека.
— Ну, они узнают эту еретическую кровь! — решительно заявил отец Бенедикт. — Скажите, все, что вы рассказали мне, основано на слухах или это действительные факты?
— Я готов подтвердить каждое слово клятвой! — ответил Гюнтер.
— Благодарю вас. Я и раньше принял твердое решение освободиться от ненавистных уз, но вы сильно облегчили мою задачу. Меня связывало чувство благодарности, и потому я невольно покорялся обоим Ранекам. Теперь я знаю, почему испытывал к ним инстинктивную антипатию. Ну, пора идти к прелату!
Глава 16
В монастыре собирались служить торжественную панихиду по случаю кончины молодого графа Ранека. Высокое положение, занимаемое покойным, и его необычная смерть, о которой так много говорили, привлекли в монастырь огромное количество народа. Вся знать спешила выразить сочувствие графу и графине и потому считала своим долгом присутствовать на панихиде. Крестьяне всех деревень, принадлежавших Ранекам, прислали своих представителей, из города приехали разные должностные лица. Сотни людей собрались на огромном монастырском дворе в ожидании, когда настоятель пойдет в церковь, окруженный всем духовенством и почетными гостями.
Графиня Ранек уже несколько оправилась от постигшего ее удара, но была еще в таком состоянии, что не могла присутствовать на торжественном богослужении. Граф приехал давно и сидел в кабинете настоятеля в ожидании панихиды. На нем был мундир, обшитый траурным крепом. Граф настолько изменился за последние дни, что в нем — теперь в сгорбившемся старике, беспомощно сидящем в кресле, — с трудом можно было узнать красивого, бодрого, сильного человека, каким он был еще так недавно. Энергичный, мужественный прелат, стоявший рядом с ним, казался теперь гораздо моложе его.
— Не расстраивай себя такими пустяками, Отт-фрид, — произнес настоятель успокаивающим тоном. — Улики против Гюнтера не так велики, чтобы ему угрожало что-нибудь серьезное. Мы можем не бояться следствия, тем более что в случае опасности кто же помешает нам пустить в ход свое влияние?
— Ты уже прибегал к своему влиянию, но безрезультатно, — возразил граф. — Ведь ты хотел не допустить следствия, однако тебе это не удалось.
Прелат нахмурился.
— Этот новый следователь — в высшей степени неприятная личность, — заметил он. — В первый раз нам приходится иметь дело с таким человеком, и я позабочусь о том, чтобы его поскорее убрали отсюда. Ты напрасно тревожишься. Ряд случайностей мог заставить суд заподозрить Гюнтера, но этого еще мало для того, чтобы он был осужден. Его освободят за недостатком улик.
— Но подозрение навечно оставит пятно на добром имени Гюнтера! — возразил граф.
— Если ты хочешь спасти его честь, то выполни свое желание! — со злой усмешкой заметил настоятель.
Граф сделал какое-то неопределенное движение рукой и подошел к окну. Его глаза безучастно смотрели на расстилавшийся перед ним ландшафт, мысли его были заняты совсем другим. Прелат чуть заметно улыбался. В душе он был доволен, что следствие приняло такой благоприятный оборот. Арест Гюнтера избавлял его от влиятельного врага, который уже начал пользоваться большим авторитетом среди местного населения. Какое дело было прелату до свободы и чести этого человека? Во всяком случае, уважение он потеряет...
— Что ж, ты уже принял те меры, о которых писал мне? — вдруг спросил граф, не поворачивая головы от окна, чтобы не встретиться глазами с братом.
— Да, принял! — спокойно ответил прелат. — Три дня село Р. было отрезано от нас, только вчера дороги стали проходимы. Я воспользовался этим и сейчас же послал к Бруно человека с письмом, в котором приказывал ему немедленно оставить Р. и отправиться в один из отдаленных монастырей, я обозначил, в какой именно. Мой посыльный должен был вручить ему этот приказ еще вчера, и я думаю, что отец Бенедикт едет в эту минуту к месту своего нового назначения.
— В какой же монастырь ты послал его? — с нескрываемой тревогой спросил граф.
— Оттфрид, теперь все дело находится в моих руках, дай мне возможность довести его до конца, — холодно возразил прелат. — Прежде всего мы должны были позаботиться о том, чтобы отослать Бруно как можно дальше отсюда, чтобы его не могли вызвать в суд в качестве свидетеля. Я сделал это. О том, что будет дальше, не спрашивай меня пока.
