Жаклин Монсиньи - Флорис. Флорис, любовь моя
— Флорис, Адриан, это Москва, священная Москва! Посмотрите на нее хорошенько!
Флорис остро ощущал горе матери и понимал, что причиной тому смерть Петрушки.
— Но, мамушка, — сказал он, — мы обязательно вернемся в Россию, правда, Адриан?
— Да, мама, это для нас родная страна, как и Франция. Когда мы вырастем, непременно вернемся сюда.
На следующее утро ошеломленные горожане увидели, что казаки ночью снялись и ушли так же незаметно, как и появились. Екатерина незадолго до этого получила письмо гетмана Саратова и, читая его, позеленела от ярости.
— Александр, — завопила она, обращаясь к Меншикову, — пошли в погоню за ними армию, мы объявим Украине войну и поставим ее на колени. Я прикажу срыть до основания их дома, не пощажу даже женщин и детей! Но прежде всего пусть отрубят голову посланнику! — добавила она, брызгая слюной от бешенства.
Меншиков увлек ее в угол, подальше от придворных. После ночной сцены в крепости что-то в нем надломилось, и он уже не был прежним Меншиковым. Странное дело, в глубине души он радовался, что не обесчестил Максимильену и она ускользнула от него.
— Екатерина, ты выставляешь себя на посмешище. Выслушай меня, — проговорил он поспешно, поскольку она собралась прервать его. — Ты захватила власть незаконно и сама знаешь об этом. Если начнется восстание казаков, князья могут не поддержать тебя. Отрешись от личной вражды, забудь о мести, сделай так, чтобы гетман Саратов вернулся на Украину. Более того, напиши ему очень любезное письмо.
Екатерина напыжилась, не желая отступать, но Ментиков посмотрел на нее властно, и она сдалась. Весь двор наблюдал за этой сценой.
— Да, да, напиши любезное письмо и попроси отпустить князя Ромодановского в знак примирения, в награду за твою сговорчивость.
— Если этот изменник осмелится вернуться, я отрублю ему голову.
— Напрасно. Я терпеть его не могу, но не забывай, что он был другом царя. Если ты прикажешь его убить, знать поднимется против тебя.
Говоря это, Меншиков сам поражался своим словам. Впервые в жизни ему хотелось совершить благое дело. В ушах его звучал мелодичный голос: «Я люблю вас, Александр».
Так сказала ему Максимильена в крепости. Он не сердился на нее за обман.
Князь вздохнул. Максимильена не поняла, что лишь ее одну он мог бы полюбить. Екатерина глядела на него с удивлением, гадая, о чем он так глубоко задумался. Впрочем, Меншикову удалось ее успокоить, хотя она и не преминула заметить, словно бы прочитав его мысли:
— Тебе всегда нравилась эта мерзавка.
Меншиков вздрогнул, однако ответил спокойно:
— Ты заблуждаешься, меня интересуют только политические соображения, и я хочу помочь тебе. Последуй моему совету, будь ласкова с гетманом.
И Екатерина покорилась. Она отправила гетману следующее послание:
«Его светлости гетману Саратову, атаману казачьих войск на Украине. Мы счастливы, что вы смогли найти друзей нашего возлюбленного супруга, Петра Великого.
Солдаты, которые незаконно задержали их и преследовали, будут должным образом наказаны.
Питая глубокую привязанность и большое уважение к князю Ромодановскому, мы просим вас не лишать двор его присутствия.
Мы надеемся, что вы почтите царицу столь же искренней дружбой, как и покойного царя».
И Екатерина начертала внизу обычную подпись московских царей: «Быть посему» вкупе со своим именем.
Она отдала послание казаку гетмана, но руки ее все еще дрожали от бешенства.
Гонец нагнал гетмана с его армией в Туле. Войска продвигались уже не столь быстро — за пять дней им удалось покрыть всего лишь сто восемьдесят верст. Началась оттепель, дороги стали скользкими и опасными для лошадей, а лед на реках посинел и мог треснуть в любой момент. Князь вызвался прочесть письмо гетману Саратову — тот слушал, поглаживая шелковистую бороду.
— Князь, мы укротили польскую сучку. Надо показать послание благородной даме, — сказал Саратов, кивнув в сторону Максимильены, бродившей по лагерю.
— Нет, гетман, это слишком тяжело для нее, ей пришлось пережить так много. Надо ее просто успокоить.
И Ромодановский направился к Максимильене.
— Друг мой, теперь все будет хорошо. Гетман Саратов получил письмо от императрицы: нас не станут преследовать, дело обошлось без сражения. Я знаю, вас это мучило. Не тревожьтесь больше.
— Спасибо, князь. Я и в самом деле боялась, что из-за нас опять прольется кровь.
— Максимильена, — нерешительно промолвил князь, — ныне вы с Флорисом и Адрианом в безопасности. Мне следует подумать об отъезде.
Максимильена смотрела на Ромодановского и ничего не могла понять.
— Об отъезде? Вы хотите нас покинуть?
— Да, Максимильена. Я должен был спасти вас, однако теперь мне надо возвращаться в Петербург.
— Но ведь это же опасно! Императрица ненавидит вас.
— Тем не менее я почти убежден, что она ничего не посмеет мне сделать.
Максимильену ошеломила мысль о разлуке с Ромо, как если бы ее покидал родной брат. Подчиняясь первому порыву, она сделала попытку удержать его.
— Нет, Ромо, нет, не уезжайте! Проводите нас хотя бы до Украины, а там будет видно. Но сейчас не бросайте нас!
Ромодановский побледнел. Максимильена, не замечая того, нанесла ему удар в самое сердце.
Флорис, гарцуя на маленькой степной лошадке, подъехал к ним и крикнул:
— Смотри, Ромо! Я научился пролезать под брюхом коня на всем скаку.
Максимильена всплеснула руками:
— Но это же очень опасно!
Ромодановский взглянул на нее с нежностью.
— Максимильена, вы не устаете поражать меня. Ваши сыновья, как и все мы, сражались не на жизнь, а на смерть, а теперь вы боитесь, что он пролезет под брюхом лошади на скаку, хотя это умеют делать все казаки.
У Максимильены увлажнились глаза. Она ничего не ответила на реплику Ромодановского, но вновь стала молить:
— Не уезжайте! Не уезжайте, Ромо!
— Решено. Я остаюсь с вами… вплоть до Украины. — И князь поспешно удалился, не в силах скрыть своего волнения.
Чем ближе продвигались беглецы к границам Украины, тем легче становилось у них на сердце — у всех, за исключением Максимильены, которой казалось, что каждая верста все больше отдаляет ее от Пьера. За Орлом внезапно настала весна, неожиданная теплая весна после стольких страданий. Беглецы пересели с троек на тарантасы — экипажи с большими колесами на длинных осях. От грязи защищали специальные щитки и кожаный верх. В дикой степи, простиравшейся за Курском, уже сбросили меховые шубы и шапки. Флорис с Адрианом не слезали со своих коней. Мальчики изнывали от нетерпения — им хотелось скорее добраться до Украины. Гетман Саратов постоянно держал их при себе и учил различать то, что не видно каждому.
