Лора Бекитт - Янычар и Мадина
Тем же вечером Гюльджан заявила, что сегодня полнолуние и что она пойдет искать травы, которые можно рвать только ночью.
– Я заночую в горах, – сказала она.
Мадина забеспокоилась и вызвалась идти вместе со старухой, но та отстранила ее решительным жестом.
– Такие дела делаются без постороннего глаза. Так что я пойду одна. А вы, – она усмехнулась, – оставайтесь вдвоем.
Когда Гюльджан ушла, Мадина подумала о тех бесценных знаниях, которые получила от старой черкешенки. Она узнала, какие болезни можно лечить сосновой смолой, высушенной человеческой кровью, серной мазью, кровопусканием, сандаловой водой или пчелиным воском. Гюльджан говорила, что, если не упущено время, можно вылечить любые раны, и добавляла при этом: «Сложнее всего врачевать человеческую душу».
В тот вечер Мадина долго смотрела на пылающую зарю, на струящиеся по небу огненные краски и размышляла о своей судьбе. Едва ли человек способен предугадать, где и как пройдет его жизнь, понять, на что способно его сердце! Могла ли она подумать, будто любовь, которая сейчас казалась ей единственной, первой и последней любовью в жизни, вырастет из неприятия, враждебности, ненависти!
Женщина вошла в хижину и присела возле очага. Мансур безмолвно смотрел на нее, как делал это долгие вечера, когда им оставалось лишь надеяться и ждать.
Внезапно со дна души янычара поднялась жаркая, тревожная волна; она сметала все, заставляла забыть о недавних страданиях, о неверии души, о слабости тела.
– Ты действительно меня любишь? – Спросил он черкешенку.
– Да.
– Давно?
– Мне кажется, с тех пор, как мы повстречались в Стамбуле, с того момента, когда ты вложил в мою руку кинжал и попросил, чтобы я вонзила его в твое сердце.
Он улыбнулся.
– Ты и вправду сделала это, Мадина, только намного раньше!
Женщина опустила ресницы.
– Тогда в моей душе что-то дрогнуло, я увидела в тебе не османского воина, врага, а человека, мужчину.
– И теперь ты только моя?
– Навсегда.
– Тогда иди ко мне и давай забудем обо всем, что было прежде, или… нет, будем помнить только то, что все-таки позволило нам быть вместе!
Мадина подошла, легла рядом, закрыла глаза и почувствовала его руки на своих плечах и талии, ощутила твердые мускулы мужского тела, а потом – его горячие губы на своих полураскрытых губах. После долгих поцелуев они сбросили одежду и приникли друг к другу на узком, пахнувшем овчиной ложе. Охватившее их чувство счастья было острым как нож и ошеломляющим, как горячий и сильный ветер.
В эту ночь они с Мансуром были так нежны и осторожны друг с другом, словно то, что происходило между ними, случилось впервые. Позже они долго говорили, размышляли о предстоящей дороге и строили планы.
В полдень Мансур и Мадина отправились искать Гюльджан, которая еще не вернулась. Они нашли ее неподалеку от хижины, она лежала под огромной сосной, привалившись затылком к стволу и сложив руки на груди. Рядом стояла корзинка с травами. Гюльджан была мертва.
Женщина сразу подумала о том, что старая знахарка знала, что умрет, потому и ушла из хижины. Мадина вспомнила, как однажды Гюльджан сказала:
– Я умру тогда, когда буду знать, что совершила нечто невероятное, отдала все силы последнему важному делу.
Мадина и Мансур похоронили Гюльджан, а спустя десять дней, простившись с Хафизой и Хайдаром, отправились в путь.
Мадина оглянулась на тронутые яркими красками лета низины, на иссеченные суровыми ветрами скалы, на заснеженные вершины. Перед ней было то, что существовало вне всякой связи с ее жизнью, ее волей, ее судьбой. Синее небо, суровые скалы, золотое солнце, бурная река – драгоценности, не имеющие цены, так же как и воспоминания о детстве, о матери и отце, о братьях и сестрах, о радостях и страданиях любви.
Потом Мадина посмотрела на Мансура. Его взгляд неуловимо изменился, он был хотя и спокойным, но тяжелым, ибо боль выжигает в душе человека особые отметины, а в минувшую зиму на долю янычара выпало немало страданий. И все-таки в руке, сжимавшей ее руку, чувствовалась прежняя сила. Он был полон любви и надежды на будущее.
Глава VII
1681 год, Стамбул, Турция
Бекир быстро шел по напоенному неповторимыми ароматами Стамбулу, по его продуваемым морскими ветрами улицам. Далеко внизу море наползало на берег, разбивалось миллиардами брызг и с приглушенным гулом откатывалось назад.
Было еще рано, и высоко над горизонтом, над светлым городом, зелеными холмами, которые вздымались волна за волною, постепенно исчезая вдали, плыла серебряная луна. Просоленный воздух побережья бухты Золотой Рог щипал глаза, привкус соли чувствовался на губах. Над ярко-синей пустотой моря кружились крикливые чайки. Паруса стоявших на якоре кораблей врезались в небеса.
Несколько дней назад Бекир встретил в хамаме своего товарища, и тот спросил его, знает ли он о том, что произошло с Мансуром.
– Он участвует в военном походе, – ответил Бекир.
Тогда офицер сообщил, что случайно услышал, будто Мансур вернулся в Стамбул четыре года назад, что он стал калекой, прикован к постели и останется таким до конца своих дней.
Бекир достаточно хорошо знал Мансура, чтобы понять, почему тот не дает о себе знать. Наверняка старый друг не хотел, чтобы его видели беспомощным, ибо не терпел жалости к себе. Бекир задавался вопросом, кто перевез Мансура в Стамбул и кто за ним ухаживает. Янычар помнил, где живет Эмине-ханым, и на следующее утро отправился к ней.
Улицы просыпались и наполнялись народом. Бекир не замечал ни расшитых яркими нитями пестрых нарядов женщин, ни мрачных черных платьев представителей духовенства и студентов медресе,[38] ни сияющих белизной тюрбанов эфенди, ни красной одежды дервишей.[39] В этот час открывались ставни магазинов и лавок, где выставлялись товары: мотки яркой пряжи, прозрачные, как воздух, шелка, сверкающая медная посуда, связки банщиков различных фасонов и расцветок.
Думы Бекира были мрачны. Пусть кто угодно, только не Мансур! Они много лет прослужили вместе, познали низость и величие, бессилие и героизм. Видели скованные смертельной судорогой тела тех, в чьем сознании мир погиб и исчез навсегда, но это не научило их бояться смерти и не отбило желания жить. Но теперь… На что может надеяться Мансур, чего он ждет от жизни?
Бекир легко нашел окруженный пышным садом домик с украшенными каменными арками окнами и плетеными деревянными ставнями. Он осторожно открыл калитку и пошел по выложенной белыми плитами дорожке.
Кругом росли цветы. Кто-то заботливо и любовно ухаживал за клумбами и садом. Эмине-ханым? Сколько же ей лет? Пожалуй, она слишком стара даже для того, чтобы просто жить на свете!
