Елена Арсеньева - Гори, венчальная свеча
Лицо ее было так же красиво: соболиные крутые брови, тени ресниц на бархатистых щеках, ясные карие глаза, маленький вишневый ротик. Ясные карие очи вдруг помрачнели, и пухлая нижняя губка неприязненно оттопырилась.
– Кого это ты привела, Бурунсуз? – спросила резко.
– Сколько раз я говорила тебе, Чечек, не смей так называть меня! – вскричала Гюлизар-ханым. – Не то…
– Не то что? – Настроение сердитой красавицы, услышавшей обиду в голосе черной великанши, мгновенно улучшилось.
«Чечек! – Лиза поморщилась. – Цветок! Красивое имя, да и она красива. Что ж, говорят, и змея красива… только зла! Но что означает «бурунсуз»? Почему так обиделась Гюлизар-ханым?»
– Так что ты намерена сделать, Бурунсуз? – повторила Чечек. – Пожаловаться повелителю? Ах, не смеши меня! – Она делано хохотнула. – Берегись, как бы я ему не пожаловалась. Уж я-то найду, что сказать. Ты меня знаешь!
– Знаю, знаю, – буркнула Гюлизар-ханым, склоняя голову.
– Вот-вот! А то, гляжу, ты стала забывать, кто я такая! Как бы не пожалеть об этом. Ведь тогда и тебе, и твоему братцу… или, правильнее сказать, твоей сестрице?.. – Она даже поперхнулась от смеха. – Тогда вам совсем худо придется. Все, что вас держит на этом свете, – милость господина нашего султана. Ну и мое расположение.
Она разошлась вовсю, с наслаждением наблюдая, как ниже и ниже сгибается тяжелая фигура Гюлизар-ханым.
– А ты небось сама турецкая султанша? – вдруг перебила ее Лиза.
– Ты почти угадала. Да, я султанша. Валиде, султанша Сеид-Гирея, нашего властелина.
– Полюбовница, что ль, если по-русски сказать? – Лиза хмыкнула с таким пренебрежением, как будто сама только вчера не сделалась полюбовницею этого человека.
– Валиде – значит любимая жена, – с неожиданной терпеливостью объяснила Чечек. Видно было, что собственный титул доставлял ей огромное удовольствие и она не упускала возможности его лишний раз произнести.
Может быть, Чечек ожидала, что и Лиза сейчас согнется в поклоне, подобно Гюлизар-ханым, которая, казалось, вот-вот носом ткнется в пол, однако Лиза уже не могла уняться: отвращение и к взбалмошной Чечек, и к сладкой духоте гарема, и к безучастным взорам ленивых красавиц, и к непонятной покорности Гюлизар-ханым сделалось нестерпимым, а пуще того уколола, словно заноза, внезапная ревность.
– Жена? – усмехнулась она. – Да какое там венчание у нехристей? Повертятся, повертятся, да и готово!
Ей было ответом такое громкое «ах!», что легкие облачка пуха взмыли ввысь и теперь плавно реяли вокруг онемевшей от подобной дерзости Чечек.
– Кто ты такая? Ну? Отвечай! Кто это, Бурунсуз? Зачем ты привела ее? Чтобы позлить меня?! – закричала она наконец.
– Я бы не осмелилась, Чечек, – устало вздохнула Гюлизар-ханым. – Это была воля господина.
– Что-о?! – Чечек побелела. – Уж не хочешь ли ты сказать?..
– Да, да, – кивнула Гюлизар-ханым. – Сегодня пятница, а значит…
– Ты привела ее на джумалык?[50] – взвизгнула Чечек так, что Гюлизар-ханым даже поднесла ладони к ушам, но ничего не ответила, а только опустила глаза.
Пышная грудь Чечек ходуном ходила. Лиза ожидала, что эта возмущенная валиде-хохлушка сейчас набросится на нее, но Чечек сумела перевести дух и даже усмехнулась. Впрочем, усмешка ее была из тех, что страх наводит.
– Ну что ж, – пожала она плечами, – иди сюда, дай хоть разглядеть тебя как следует. Как же тебя зовут? – спросила она снисходительно, но Лиза не пожелала ни ответить, ни приблизиться к ней.
– У нее пока нет имени в гареме, – подсказала Гюлизар-ханым. – Она русская – вот все, что я о ней знаю.
– А-а, кацапка![51] – протянула Чечек. – Ну и где же твое вымя?
Лиза стремительно шагнула вперед, чтобы показать этой грудастой коровушке, у кого здесь вымя, как вдруг Чечек с неожиданным проворством нагнулась, вцепилась в край холстины, на которую было навалено перо и на которую уже ступила Лиза, и дернула так резко, что та не удержалась на ногах и рухнула прямо в ворох птичьего пуха!
От неожиданности Лиза вскрикнула, но перо набилось ей в рот, и, пока она отплевывалась, Чечек что-то выкрикнула, и несколько проворных рук туго закатали Лизу в холстину. Вдобавок кто-то – уж, наверное, сама Чечек! – тяжело уселся на нее, так что она теперь не могла ни вздохнуть, ни двинуть ни рукой, ни ногой. Попыталась крикнуть, но увесистый шлепок заставил ее замолчать.
– Лежи тихо! – прикрикнула Чечек. И она несколько раз подпрыгнула на Лизиной груди так, что у пленницы вырвался болезненный стон, за что она была награждена новым сильным ударом.
– Что-то перинка жестковата! – проговорила Чечек. – А ну, девки, тащите-ка сюда добрый ципок![52] Взобьем ее, чтоб помягчела.
Раздался общий хохот. А затем топот босых ног, и Чечек оживленно спросила:
– Принесла? Ну давай! – И в ту же минуту Лиза ощутила такой сильный удар по животу, что от боли внутри у нее все словно бы налилось огнем. Жестокость Чечек оказалась непомерной! Она хотела не просто запугать новую наложницу; она расчетливо и беспощадно била ее по стыдному месту, надеясь, похоже, изувечить.
Однако Чечек перестаралась. Невыносимая боль заставила Лизу взвиться, выгнувшись дугой и сбросить с себя тяжелую, но неуклюжую Чечек.
В два рывка Лиза сдернула холстину вместе с тонким белым платком, который еще недавно так красиво покрывал ее волосы, и набросилась на Чечек.
Та едва успела отшатнуться, не то ногти Лизы оставили бы кровавые борозды на ее щеках. Но ей не удалось спастись от града сильных ударов, ибо Лиза была вне себя, и сейчас ее не остановила бы даже угроза смерти. Ее серые глаза словно бы побелели от ярости, и Чечек, которая, видимо, давненько не встречала никакого сопротивления своим злым выходкам, не на шутку испугалась и уже почти не сопротивлялась, а только изредка отвечала Лизе вялыми ударами да еще успевала прикрывать лицо. Ее легкие, воздушные одеяния уже были изорваны в клочья; к тому же Лиза почти сорвала с ее бедер роскошный пояс, так что затейливый узел теперь нелепо торчал на круглых ягодицах, словно петушиный хвост у курицы.
Лиза тоже была хороша! Волосы ее растрепались, безрукавка треснула на спине, и в пылу драки Лиза даже не заметила, когда сбросила ее. Прореха на рубахе зияла почти до пояса, так что голая грудь видна была всякому взору.
Наконец Чечек, оступившись, рухнула на пол, но, падая, увлекла за собою Лизу, и они под перезвон бизеликов и под вопли и смех невольниц, среди которых выделялись басистые причитания Гюлизар-ханым, покатились по полу.
И вдруг голоса стихли, будто их ножом обрезали. Это было так неожиданно, что Лиза на миг ослабила хватку, и Чечек удалось вывернуться из-под нее и подняться. Лиза тоже вскочила, готовая вновь вцепиться в эту заразу, но тут она увидела, что все гаремницы, а вместе с ними и Гюлизар-ханым пали ниц.
