Крис Кеннеди - Жена завоевателя
Теперь его рука лежала на ее затылке, держа прелестную голову в нежном плену.
— А мне, Гвиневра, было восемь, когда я покинул свой дом. И я ничего не забыл, никакой малости. Как и тебя.
Его пальцы скользнули вниз и отпустили ее:
— Ступай.
— Что?
— Иди. Иди в свою комнату.
— Но у меня нет ком…
— В солар. Иди.
— Что, дьявол побери…
— Не говори так, — предостерег Гриффин, и его глаза снова опасно блеснули. Он указал на дверь: — Иди. Сейчас же. Пока это безопасно.
Она нерешительно попятилась. За ее спиной его рука обхватила холодное железо дверной ручки, повернула ее и открыла дверь. Дверь распахнулась так быстро, что Гвиневра сделала большой шаг, чтобы обрести равновесие и выпрямиться.
Что с ним происходило? Что происходило с ней? Что происходило с ними обоими?
Прежде чем повернуться и уйти, она мельком снова увидела Гриффина. Он стоял, опустив голову, уставившись в пол, и его кулаки молча сжимались и разжимались в неведомом ей приступе глубокого страдания.
Глава 12
Ночь как-то загадочно светилась, казалась зеленовато-черной, а сновавшие по небу облака своей ослепительной белизной контрастировали интенсивной окраской всего остального и спешили скрыться в безопасной гавани.
Несмотря на яростный ветер, Гвин не стала закрывать ставни. Огонь в жаровне был слабым. Ей хотелось прогуляться по крепостному валу. Она постоянно так поступала, когда ее мучило беспокойство и она не могла заснуть.
Приняв решение, она встала, стараясь не производить ни малейшего шума и дыша медленно и размеренно. Она выглянула в окно посмотреть на ветер, но узкое окно не позволяло видеть всего, а слезы уже жгли веки и грозили пролиться.
— Пойдем.
Это слово прозвучало как раскат грома. Как могло быть в этом голосе столько жара, пока она пыталась угадать, что ее ждет, если она взглянет на него?
Она обернулась. Ее юбки закружились вокруг лодыжек, а потом покорно легли волнами. Его глаза горели так, что способны были прожечь дорожку в темной комнате.
— Милорд?
— Вернись.
Она без возражений прошла к нему через комнату, ступая намеренно медленно, и, приблизившись к затененной фигуре, остановилась.
— Мы не причиняем друг другу ничего, кроме неприятностей, — сказала она.
Он кивнул темноволосой головой:
— Верно. Ничего, кроме неприятностей.
— И все-таки ты предпочитаешь, чтобы я была с тобой?
— Предпочитаю.
Она остановилась лицом к нему и ощутила жар, распространяющийся вдоль всей ее спины, и чувствовала этот жар все время, пока они спускались по лестнице мимо фонарей, укрепленных в выемках стен, и пока молча шли по холодным каменным коридорам и комнатам лорда.
Он закрыл за ними дверь, и глухой стук показался ей угрожающим. Но Гриффин не одарил ее ни одним взглядом. Он отвернулся и принялся раздеваться, все еще не говоря ни слова.
Гвин подошла к окну и раздвинула ставни как раз в тот момент, когда зубчатый зигзаг молнии прорезал грозовое небо и затем наступила полная темнота. В окно пахнуло холодным ветром. С ним в комнату ворвались запахи окружающего мира: запах двора и амбаров, сладкий и тонкий аромат умирающей на лугах травы.
Она обернулась. Он был обнажен. Тело его было сплошной массой мускулов. В комнате горела всего одна свеча, и под ветром ее пламя затеяло дикую пляску.
— Ступай в постель.
Она не двинулась с места, и он заговорил снова. Слова ему давались с трудом и падали на нее тяжело:
— Я не трону тебя.
Он лег, не произнеся больше ни слова. Единственным звуком, нарушавшим тишину комнаты, был стон ветра.
Прошел час, возможно, больше или меньше, прежде чем она наконец свернулась в постели клубочком рядом с ним и впала в сон без сновидений.
Когда Гриффин проснулся, было еще темно. Лежа в постели, он мысленным взором окидывал комнату. Он был дома, и все было так, как он мечтал. Однако он ощущал пустоту, и это было странно и обескураживало.
Он вдруг ясно осознал простую истину: до сих пор ему недоставало в жизни стабильности и упорядоченности, и именно такой человек, как Гвиневра, обладающая умом и здравым смыслом, могла дать ему исцеление и помощь.
Она будто читала его мысли, потому что пошевелилась рядом с ним, пробормотала что-то и снова затихла.
Он смотрел на нее, разметавшуюся под одеял’Ами из мехов, в платье, сбившемся и собравшемся в складки вокруг бедер. Несколько прядей выбились из прически и обрамляли ее лицо, покоящееся на подушке. Они походили на извилистые темные дороги, сбегающие вниз с холма. Она снова пошевелилась, выпростала руку из-под одеяла. Ее рука легла на его грудь, но она не проснулась. На мгновение ее голова оказалась у него на груди, потом соскользнула на меха.
Что ему было делать? Гвиневра была слишком женщиной для того, чтобы этот брак смог стать спокойным и предсказуемым, но дело даже не в этом. Вся сложность заключалась в том, что Гвиневра — дочь де л’Ами, и он не был уверен, что сможет когда-нибудь простить ей это.
Гриффин встал с постели, подбросил дров в огонь жаровни и подошел к окну. Ветер утих, не принеся дождя, но оставил после себя мир, исполненный чуткой тишины.
Он простоял так, должно быть, с полчаса. Только дважды обернулся, чтобы бросить взгляд на кровать. Пламя свечи ярко вспыхнуло, затрещало и теперь снова горело ровно.
Полоса белого лунного света медленно ползла по полу.
— Гриффин?
Он не обернулся.
— Милорд?
Он слегка повернул к ней голову.
— Все в порядке?
Вопрос был столь всеобъемлющим, а сфера возможных ответов столь обширна, что внезапно у него возникло побуждение рассмеяться. Но вместо этого он кивнул.
— Иногда в часы бессонницы я гуляю по стенам, — произнесла она.
Голос ее был спокойным и тихим, а в словах не было и намека на сонную томность. Он бросил взгляд через плечо:
— И часто у тебя возникает желание докучать часовым?
— Часто.
Он повернулся к ней всем торсом и остановился, скрестив руки на груди.
— Настолько часто, что они попросили меня каждый раз приносить им чего-нибудь съестного из кухни, — сказала она тихо. — Таким образом я плачу им за то, что докучаю.
Он снова обратил взгляд к окну:
— Гроза так и не пришла.
Гриффин услышал мягкий шелест меховых одеял:
— Пойдешь со мной, милорд?
Ночь была ясной, холодной до зябкости, и полная луна светила ярко.
— Когда я здесь, чувствую себя как Господь на небесах, — пробормотала она, запахивая плащ на плечах.
