Сюзанна Энок - Грех и чувствительность
Валентин не собирался стоять и наблюдать, как другой человек ищет забвения в выпивке, так что маркиз вернулся к Яго и запрыгнул в седло. Его возможности для другого времяпровождения в это время дня были ограничены. Никакой игры по-крупному сейчас в клубах не найти, в Парламенте сегодня не было дневных сессий, и каждая из леди, чьей компании он мог бы пожелать, навещала сейчас своих друзей.
Нахмурившись, Валентин повернул Яго домой. Он не желал никакой женской компании уже больше недели. Нет, это было не совсем правдой, потому что он становился твердым практически каждый раз, когда вызывал в своем воображении образ Элинор Гриффин, что случалось с тревожащей частотой. Ни один порядочный распутник не тратит так много времени и усилий на одну женщину, и особенно на ту, чью благосклонность он не может и надеяться завоевать, а в здравом уме никогда и не попытается этого сделать. Все это было смешно.
Если бы не его идиотский долг Мельбурну, он мог бы отправиться и устроить свидание с Лидией или леди Даннинг, или любой из двух дюжин других красоток, которых он заманивал в свои сети на протяжении прошлого или позапрошлого Сезонов. Но в настоящий момент Валентин не мог это себе представить. Он не мог вообразить, что его удовлетворит одна из них, в то время как Элинор все еще бродит по Лондону в поисках идеального приключения и ввязывается в Бог знает какие неприятности.
Вот в чем дело, решил он. Не в том, что он не может перестать думать о ней, а в том, что ему не терпится выплатить свой долг и жить дальше. А единственный способ, которым он мог избавиться от обязательств перед Мельбурном, — это прекратить проказы Элинор. И единственный способ, каким он может сделать это, — помочь ей найти ее приключение и мужа.
— Черт, черт бы все побрал, — пробормотал маркиз, повернув к дому.
Его беспокоило гораздо больше, чем он хотел признать, то, что до вечера у Бельмонта Элинор могла рассматривать Стивена Кобб-Хардинга в качестве потенциального супруга. Они потанцевали вместе, поболтали о разных пустяках на протяжении одного дня, и она сочла его подходящей парой. Этот сценарий закончился не слишком хорошо, и Валентин не испытывал сожалений по этому поводу.
Она не назвала ему каких-либо других потенциальных кандидатов для того, чтобы он мог рассмотреть их, и Валентин задумался почему. Да, он, скорее всего, высмеял бы их, но как она могла ожидать от него обратного? Большинство молодых, неженатых джентльменов не годились ни на что, кроме шуток над ними. И они определенно не были достаточно хороши для нее.
— Что? — громко спросил он себя, нахмурившись. Откуда взялась эта мысль? Мужчина недостаточно хорош для какой-то женщины? Такой женщины не существует. За исключением того, что она, несомненно, существовала.
— Хоббс, — спросил маркиз, когда дворецкий открыл для него парадную дверь Корбетт-Хауса, — знаем ли мы каких-нибудь молодых, привлекательных холостяков, которые могут понравиться молодой леди, ищущей приключений?
— Вы, милорд, подойдете, — немедленно ответил Хоббс, принимая его сюртук, шляпу и перчатки и ногой закрывая дверь.
Валентин фыркнул.
— Я сказал «молодые». Мне уже тридцать два. И я, вероятно, забыл добавить к списку «правильного поведения».
— Ох. В этом случае, лорд Закери или лорд Шарлемань? Граф Эвертон? Роджер Нолевилл? Стивен Кобб-Хардинг? Томас Честерфилд? Томас Атертон? Лорд Вэрфилд? Джон Фиц…
— Вполне достаточно, — прервал его Валентин. — Ты мог бы ответить на мой вопрос такими словами как «очень много, милорд» или «почти дюжину, милорд». Я не просил долго и скучно перечислять мне их имена.
— Мои извинения, милорд. Есть очень много молодых джентльменов, которые подходят под это описание, милорд.
— Убирайся прочь.
Хоббс поклонился и направился по боковому коридору в сторону жилых помещений для прислуги.
— Немедленно, милорд.
— Подожди минуту.
Дворецкий спокойно повернулся, его невозмутимое выражение лица не изменилось.
— Да, милорд?
— Есть какие-нибудь новости?
— Вы получили очень много писем и визитных карточек, милорд.
— Неужели ты и Мэттьюз объединились, чтобы прикончить меня, доведя до удара?
— Я не был осведомлен о том, что ваш камердинер пытается прикончить вас, милорд. Я поговорю с ним об этом.
Ага, значит, они работают по отдельности, во всяком случае, работали до этого момента.
— Письма и визитные карточки от кого, Хоббс?
— Леди Френч, леди Дюмон, леди Кастер, мисс Энн Янг, леди Элинор, леди Бетенридж, леди Филд…
— Спасибо, Хоббс. — Валентин прервал свое отступление вверх по лестнице. — Ты сказал «леди Элинор»?
— Да, милорд.
Его сердце пропустило удар, а затем начало стучать еще чаще, чтобы компенсировать остановку.
— Визитная карточка или письмо?
— Письмо.
— Я возьму его.
Дворецкий вернулся к своему месту и вытащил письмо из кипы корреспонденции, разбросанной по боковому столику и подносу. Поднявшись по ступенькам к Валентину, Хоббс вручил ему послание.
— Будут еще какие-то приказания, милорд?
— Нет. А сейчас уходи прочь.
— Да, милорд.
— И меня нет дома ни для кого, кроме Гриффинов. Если только это не Мельбурн. Если герцог нанесет визит, то я сбежал в Париж.
— Да, милорд.
Валентин укрылся в маленьком кабинете, примыкавшем к его личным комнатам, и уселся там за стол. Он положил письмо перед собой, выровняв его так, чтобы оно было параллельно поверхности стола из красного дерева. А затем маркиз долго его разглядывал.
Предвкушение, циркулирующее внутри него, было новым ощущением. Он не привык вкладывать столько… ожиданий в незначительную записку, в послание от какой-то девчонки, но его руки дрожали, когда он поднес письмо к своему лицу.
Слабый запах лаванды практически указывал ему путь в Гриффин-Хаус к Элинор.
— Господи Иисусе. Это всего лишь письмо, Деверилл, — обругал он сам себя, сунув палец под восковую печать, чтобы вскрыть послание.
— «Деверилл», — прочитал он, — «Я подумала о приключении. Когда я смогу поговорить с тобой об этом? Элинор.»
Нахмурившись, Валентин перевернул страницу. Ничего.
— И это все? — произнес он вслух.
Это разочаровало его. Никаких протестов по поводу страстной тоски от женщины, которая, в конце концов, заявила, что хотела бы иметь его в качестве своего приключения. Никаких просьб о помощи, ничего, кроме шести — нет, семи, поправил он себя, подсчитав еще раз — вопросительных слов о том, когда она сможет поставить его в известность о своем решении. Никаких «дорогой» или «Валентин» или «Ваша». И вообще ничего таинственного. Черт, она могла бы показать эту записку Мельбурну без страха подвергнуться цензуре или наказанию.
