Элоиза Джеймс - Поцелуй герцога
— Его отец этого хотел, потому что Руперт отправлялся на войну, — осторожно подбирая слова, произнесла Оливия.
Молчание.
— Кантервик заставил тебя переспать со своим простофилей-сыном вне брака, потому что боялся, что у него не будет наследника?
Это была ужасная правда.
— Меня не заставляли.
— Ты вызвалась сама?
— Нет.
— Это изнасилование, — категорично отрезал Куин.
— Нет! Руперт никогда бы…
— Значит, это было изнасилование вас обоих.
Оливия с шумом выдохнула.
— Ты говоришь так, будто это было что-то из ряда вон выходящее. Я очень привязана к Руперту, а он ко мне. Мы сделали все возможное. И он прочел мне свое стихотворение. Мне оно очень понравилось.
— Какое?
— О смерти воробья, упавшего с дерева. «Быстрая, пестрая птица упала на землю, и деревья окутала тьма».
Куин нахмурился.
— Непонятно, как и лимерик, что рассказал мне Перегрин. Что значит «окутала тьма»? Я изучаю свет и могу сказать, лучи ничего не окутывают.
Оливия поправила платье и оперлась на руку Куина, чтобы видеть его лицо.
— Стихотворение Руперта, как и лимерик, нельзя расчленять на части. Они были написаны под напором чувств.
— «Окутала тьма» — чувство? — В голосе Куина слышалось недоумение, и это было так мило.
— Он говорит о горе. Горе, которое испытал, когда воробей упал с дерева. Быстрая, веселая птица, и вот ее уже нет. Деревья, где она когда-то чирикала, окутала тьма.
Его взгляд изменился.
— Да, как Альфи. — Оливия прижалась щекой к груди Куина. На его лице отразилась такая боль, что невозможно было смотреть.
Они молча посидели — Оливия в объятиях Куина. Тишину нарушили звуки контрданса. Музыка была жизнерадостной и прелестной, словно пришла из иного мира, где с деревьев не падали воробьи и не умирали маленькие мальчики.
Куин откашлялся.
— Ты ведь понимаешь, что Монтсуррей…
— Руперт, — поправила она. — Он терпеть не может, когда к нему обращаются официально. Если бы мог, то дружил бы с каждым.
— Ты ведь понимаешь, что Руперт вызывает все большую неприязнь? Он написал единственное стихотворение, которое мне удалось понять, он защищает нашу страну, пока я спокойно сплю дома, а я украл его невесту.
— Руперт был бы в восторге, узнав, что ты ревнуешь. Возможно, он не очень умен, но он хорошо разбирается в чувствах и терпеть не может равнодушных людей.
— Он точно разбирается в чувствах.
— Думаю, поражение мозга в какой-то мере сделало его свободным. Он плачет, когда растроган, когда слышит или видит что-нибудь печальное.
Куин промолчал. Наконец он поднялся и помог встать Оливии.
— Ты уверена, что хочешь выйти за меня замуж? Я ничего не почувствовал, услышав это стихотворение, пока ты не разъяснила его мне. Почему нельзя было написать его полными предложениями?
— Руперт очень редко говорит полными предложениями.
— Но он мог бы выражаться яснее. Почему было не написать: «Когда быстрокрылый воробей погиб, видимо, от старости и упал с дерева, мне показалось, будто мое сердце окутала тьма»?
Оливия обняла его.
— Ты забыл про «пестрый». А с тьмой получилось очень хорошо.
— Пестрый не имеет смысла. Птицы семейства воробьиных окрашены в серый или коричневый цвет. Понимаю, моя версия намного длиннее, но зато более точная. И грамматически верная.
— Но твоя версия имеет отношение к чувствам Руперта, в то время как Руперт говорил о твоих чувствах к Альфи.
— Ясно. Но мне все равно кажется нелогичным сочетание некоторых слов.
— Пусть это будет поэтическим эквивалентом математической функции. Значит, мы должны войти в зал и притвориться, будто ничего не случилось? Тебе надо завязать волосы.
— Нет.
— Не будем заходить в зал или не будем притворяться, будто что-то случилось?
— Я не возражаю против того, чтобы войти в зал, поскольку это единственный способ добраться до моей спальни. И я передумал.
Оливия ахнула.
— Ты хочешь сказать? Нет! Будет ужасный скандал. Никогда!
Он крепче обнял ее.
— Воробьи падают каждую секунду, Оливия. — Куин властно поцеловал ее.
Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы высвободиться из его объятий.
— Твоя мать будет в ужасе от такого скандала. Ты останешься здесь на полчаса. Я постараюсь проскользнуть в зал, и, надеюсь, люди подумают, что я просто приходила в себя после разговора с твоей матерью.
— За дверью стоит слуга.
— Что?
— Моя мать оставила его там после своего ухода, чтобы обеспечить нам уединение. Посмотри на дверь и увидишь тень от его башмаков. Слуги моей матери приучены стоять у стены, если ты откроешь дверь, то ударишь его по спине, и это привлечет внимание.
Оливия прикусила губу.
— Я не собиралась так быстро бросаться во все тяжкие.
Куин подошел к окну, распахнул его и подозвал Оливию.
— Хорошо, что ты умеешь лазить по деревьям.
— При чем тут это? Мы совсем невысоко от земли.
Куин перекинул ногу через подоконник и спрыгнул на землю. Протянул к Оливии руки и ухмыльнулся, в его глазах пылала страсть.
— Я только что сообразил, что для того, чтобы пройти в спальню, нужно миновать кухню.
Оливия осторожно подняла подол платья и перекинула ногу через подоконник. Это оказалось сложнее, чем она думала, и в конце концов она просто свалилась на Куина.
— Итак, — сказал он, крепко обнимая ее, — мы не станем возвращаться в дом. Думаю, вместо этого мы залезем повыше.
— Залезем? Куда? — Оливия огляделась. Они стояли у угла дома, напротив комнаты, где устроили бал. За исключением желтых пятен света от окон, весь сад был окутан прохладным серебристым светом полной луны. — В твою спальню ведет лестница? Знаешь, я отказываюсь по ней подниматься. Я не какая-нибудь глупышка, собирающаяся сбежать со своим женихом при свете луны.
— Разве ты мне не говорила, что я могу так смотреть на тебя, только когда мы высоко на дереве?
— Я больше не хочу лазить по деревьям, Куин! А вдруг ты снова упадешь? Тебе повезло, что ты не погиб.
Куин лишь усмехнулся.
— Даже в моем преклонном возрасте я могу взобраться вон туда. — Он указал на дерево.
Оливия попятилась.
— Прохладно. Не знаю, что ты задумал, но уверена, ничего хорошего.
— Верно. И не бойся холода. Я захвачу из конюшни пару попон.
— Ты хочешь остаться на улице?
Оливия собиралась уже возразить, но Куин поцеловал ее. В итоге она снова сидела на подоконнике, и Куин мог любоваться ее грудью.
— Хорошо, что дверь закрыта, — грубоватым голосом произнес он.
