Опасные удовольствия - Лонг Джулия Энн

Возможно, он не хотел, чтобы к нему присматривались, потому что очень часто, когда тебя пристально рассматривают, чувствуешь себя неловко. Разве что ты смирился с этим и тогда чувствуешь себя безрассудно и свободно. Но прежде чем поймешь это, окажешься в постели с этим мужчиной на постоялом дворе. Мэдлин улыбнулась про себя. Колин утомился, но она задала ему вопрос, который не могла не задать.

– Вы… вы двое когда-нибудь…

– Занимались любовью в сарае? – Колин искоса посмотрел на Мэдлин. – Разумеется, нет. – Этот вопрос, похоже, развеселил его. – Она же…

Тут он остановился.

– Понятно, – коротко бросила Мэдлин.

Но у Колина хватило ума не извиняться, иначе было бы еще хуже. Хотя неловкое молчание, последовавшее за его словами, было ничуть не лучше.

«Меня это не волнует», – сказала себе Мэдлин. Она занималась любовью в сараях. Если быть откровенной, она сама начала то, что произошло потом на сеновале. Она была замужем, она могла стрелять из пистолета и мушкета. Она никого не погубила и не хотела этого. А сейчас она лежала в постели рядом с Колином Эверси, и они с успехом смогут заняться любовью и здесь.

Но через несколько недель, если они найдут Хораса Пила и она получит от семьи Эверси двести фунтов, в Америке она станет тем, кем захочет. Она молода, здорова, красива и сильна.

И Колину Эверси каким-то образом удалось вернуть ей… себя. Мэдлин замерла на мгновение, осознавая широту такого подарка.

– Я целовал ее, – признался Колин. Видимо, таким образом он хотел ее успокоить, чтобы она не чувствовала себя распутницей.

– Хватит. – Эти слова вырвались у Мэдлин с таким раздражением, что она сама вздрогнула.

Колин повернулся к ней. Мэдлин чувствовала, что он смотрит на нее, размышляя о чем-то.

Мэдлин уставилась в потолок и вздохнула, представив себе, что это воздух Америки, и почувствовала себя лучше. Или просто убедила себя в этом.

– А каким человеком был твой муж?

Мэдлин повернула голову в его сторону, но теперь его взгляд был направлен в потолок.

– Добрый, веселый, сильный и настойчивый. Мы были молоды, когда поженились. Иногда казалось, что мы едва знаем друг друга. Мы… узнавали друг друга сами.

– Узнавали друг друга, – тихо повторил Колин, словно эти слова ему понравились. – Тебе известно, что я слышал о нем? – прошептал он.

Мэдлин напряглась. Боже мой, неужели Колин Эверси действительно знал ее мужа?

– Я слышал… – Он замолчал. – Я слышал, что у него очень большое мужское достоинство.

Мэдлин рассмеялась, Колин рассмеялся следом за ней.

Потом они некоторое время лежали тихо. И несмотря на причины, по которым они оправились в это путешествие, Мэдлин не могла припомнить, чтобы когда-нибудь в жизни чувствовала себя так же уютно.

– Колин… А если твой брат и Луиза уже поженились?

Она почувствовала, как он замер.

– Ни за что, – фыркнул Колин. – Моя мать никогда бы не допустила, чтобы это прошло незаметно. Она устроит свадебное торжество, на которое приедут все именитые семьи, живущие за несколько миль от Пеннироял-Грин. Она не думала, что ее младший сын будет приговорен к виселице или сбежит с эшафота, но моя мать… – Колин замолчал, словно обдумывал что-то. – Моя мать терпеливо относилась ко всем нам, вынесла все, что случилось, а в моей семье много чего случилось. Моя мать будет добиваться своего независимо от того, как будут складываться обстоятельства. И свадьба будет, запомни мои слова. Но пока этого не произошло, я уверен.

Потом они долго лежали молча на кровати, о Боже, наконец-то на кровати, и было слышно только их дыхание, Правда, кровати подразумевают одно из двух: либо спать, либо заниматься любовью. Эта кровать на удивление была очень удобной.

Колин повернул голову к Мэдлин и увидел, как подрагивают ее веки в героической попытке не закрыться.

Она будет крепко спать сегодня ночью, даже если это убьет его, решил Колин.

– Спеть? – внезапно предложил Колин.

– Спеть? – повторила Мэдлин, как будто никогда не слушала этого слова.

– Почему нет?

– Хорошо, – осторожно согласилась она.

И Колин спел ритмичную ирландскую мелодию, которую выучил в армии. Она была о трагедии и смерти. Насколько Колин знал, все ирландские песни о трагедии и смерти.

– У тебя красивый голос, – с удивлением сказала Мэдлин, уже засыпая.

– У меня действительно красивый голос, – с довольным видом согласился Колин.

Мэдлин немного скривила губы, но глаза по-прежнему были закрыты.

Где-то внизу кипела жизнь постоялого двора. Колин слышал, как двигают стулья по деревянному полу. Потом упало что-то металлическое и довольно тяжелое, судя по звуку. Он вспомнил о пабе «Свинья и чертополох» в Пеннироял-Грин, о семьях, собравшихся у камина, о Калпеппере и Куке, зависших над шахматной доской, и размышлял, пришла ли туда сегодня вечером выпить пинту пива Мариетта Эндикотт из Школы для непокорных девиц. Интересно, британская армия следит за его семьей? Наверное, это сильно забавляет его отца? А Луиза? Стоит ли она у окна, ожидая, что из темноты появится его знакомая фигура? Или она играет на фортепиано для его брата Маркуса, которому эта музыка совершенно не нравится, но он все равно с упоением будет наблюдать за Луизой?

Интересно, сможет ли он когда-нибудь подумать о брате без тени сомнения?

Колин нежно коснулся волос Мэдлин, и она улыбнулась в ответ. Он медленно и осторожно провел пальцами по ее вы едкому лбу. Раз, потом еще раз. В свете лампы он видел крошечные морщинки, которые невозможно разгладить. Это жизнь оставила свой отпечаток, и Колину нравилось, что перед ним вовсе не девчонка. Он представил себе, как простым движением руки удаляет из ее головы все мысли о прошлом и будущем, и тогда, возможно, у нее останутся мысли только о нем. Он понимал, что это проявление эгоизма, но в этот момент это было его единственное желание.

– Красивая песня, – вздохнула Мэдлин.

– Угу, – пробормотал Колин.

– Может, споешь еще одну? – вдруг громко сказала Мэдлин, заставив его вздрогнуть от неожиданности.

Колин улыбнулся, его пальцы замерли на секунду на лбу Мэдлин. Он приподнялся на локте, смотрел на нее и ждал, притворившись, будто раздумывает над ее просьбой.

– Ладно, а что спеть? Колыбельную? Застольную?

– Балладу о Колине Эверси.

Ага, значит, она не слишком устала, если еще способна подшучивать.

Неторопливо тихим нежным тенором напевая непристойную песню о своей позорной кончине, он превратил ее в колыбельную и пел, наблюдая, как засыпает Мэдлин. И хотя ночью он собирался продемонстрировать ей фантастические любовные игры, он пел до тех пор, пока она не уснула. Ее голова покоилась у него на плече, бедра прижимались к его бедрам. Он осторожно заключил ее в объятия, когда стало понятно, что она крепко спит, и с определенной долей облегчения и радости положил свою уставшую голову рядом с ней. Колин вдыхал запах ее волос, а ее тихое дыхание стало его колыбельной песенкой, и он, наконец, тоже уснул.

Ему было шесть лет, и он втиснул свое жилистое тело между торчащими корнями невероятно старого дерева, которое росло над ручьем. Ему пришлось упереться пятками в грязный берег, чтобы сохранить равновесие, потому что этот серебристый рукав реки Уз оказался на редкость резвым и едва не вырвал удочку из его рук. Точно так же поступила бы его мать или любой из длинноногих старших братьев, если бы они обнаружили его здесь одного. Более того, удочка в их руках превратилась бы в прут, которым его отстегали бы. Ему запретили ходить сюда одному, но тогда семья Эверси еще не знала, что запрет для Колина равносилен вызову. Ему так же говорили, что здесь нет рыбы, но, может быть, одна непослушная рыбка отобьется от своей стаи, и Колин поймает ее. Разве не удивится его семья, когда он принесет ее домой, чтобы приготовить и подать для…

То, как во сне дернулась его удочка, разбудило Колина. Он некоторое время лежал тихо, не понимая, где он, потому что не корни дерева, а кровать поддерживала его спину, но он все еще слышал, как журчит вода по камням. Он открыл глаза и повернул голову на звук.