Виктория Холт - В тени граната
Но иногда Катарине казалось, что на ее глазах Генрих взрослеет. Он довольно долго оставался юнцом, но, в конце концов, была уверена Катарина, из него выйдет мужчина, и тогда он заинтересуется этими учеными.
— Я думаю об этой моей родственнице,— говорил Маунтджой.— Ей пятнадцать или шестнадцать... хорошенькая девочка, и ее родители хотят, чтобы она получила место при дворе Вашего Величества.
— Вы должны привести ее ко мне,— сказала Катарина.— Не сомневаюсь, мы найдем здесь для нее место.
Итак, на следующий день Маунтджой привел с собой маленькую Бесси Блаунт к королеве.
Девушка присела в реверансе и, скромно опустив глаза, покраснела под испытующим взглядом Катарины. Милое создание, подумала та, и если умеет танцевать, вполне подойдет для участия в рождественском маскараде.
— Вы умеете танцевать придворные танцы? — спросила Катарина.
— Да, Ваше Величество.
— И вы хотите у меня служить. Ну, я думаю, это можно устроить.
— Благодарю вас, Ваше Величество.
— Вы умеете играть на музыкальных инструментах или петь?
— Я играю на лютне, Ваше Величество, и немного пою.
— Тогда, пожалуйста, дайте мне вас послушать.
Бесси Блаунт взяла инструмент, предложенный ей одной из фрейлин Катарины, и, усевшись на стул, принялась перебирать струны лютни и петь под этот аккомпанемент. Пела она песню собственного сочинения короля:
Нет выше наслаждения,
Чем дружеское общение.
Хоть это и не нравится кому,
Однако, отрицать никто не станет.
Так буду, с божьей помощью,
Всю жизнь так наслаждаться
Охотой, песнями и танцами.
Пока она сидела там, распевая, с ребячески распущенными по плечам золотисто-рыжеватыми волосами, дверь распахнулась и вошел король.
Он услышал слова и музыку песни, увидел девочку, которая их пела, и слова замерли у него на губах. Он остановился и стоял очень тихо, и те, кто с ним был, поняв по его позе, что это команда к молчанию, тоже очень тихо стояли за ним. Когда песня подошла к концу, король выступил вперед.
— Браво! — закричал он.— Замечательно. И кто же наш исполнитель?
Бесси встала, и румянец на ее щеках сравнялся с цветом ее волос.
Она упала на колени с опущенными глазами и ее длинные золотистые ресницы, более темного по сравнению с волосами оттенка, скрыли ее большие фиалковые глаза.
— Ха! — воскликнул Генрих.— Не нужно стыдиться, дитя мое. Это было достойно похвалы.— Он обернулся к присутствующим.— Разве не так?
Раздался хор утвердительных голосов от тех, кто стоял с королем, а Катарина сказала:
— Это малышка Бесси Блаунт, Ваше Величество, родственница Маунтджоя. Она получит у меня место.
— Рад это слышать,— сказал Генрих.— И раз она так поет, то украсит ваш двор, Кейт.
— Я так и думала.
Генрих подошел к девушке и взял ее за подбородок. Та подняла свои испуганные глаза к его лицу.
— Если вы будете при нашем дворе, мы должны просить вас об одном, госпожа Бесси. Вы знаете о чем?
— Нет, Ваше Величество.
— Тогда мы вам скажем, Бесси. Не нужно нас бояться. Нам нравятся наши подданные, которые играют нашу музыку и поют ее хорошо, как вы. Вам незачем нас бояться, Бесси. Помните это.
— Да, Ваше Величество.
Он слегка подтолкнул ее и повернулся к королеве.
Маунтджой дал дрожащей девушке знак удалиться. С видимым облегчением она быстро вышла, а Генрих начал разговаривать с королевой о каком-то номере в представлении. Но на самом деле он об этом не думал, перед глазами у него стояла эта хорошенькая девушка, которая, сидя на стуле, так сладко пела его собственную музыку.
* * *
Никогда король не был так полон энергии, как в то Рождество. В тот год проводились самые веселые представления, а банкеты обильнее, чем когда-либо раньше. Катарина скрывала свое утомление от этой бесконечной череды удовольствий, затягивавшихся далеко за полночь, так как король, казалось, никогда не уставал. Весь день напролет он охотился или же сражался на турнире; его великолепная фигура в своих сверкающих доспехах с золотыми украшениями все время была на виду. При звуке столкнувшихся копий раздавался его смех, и один за другим перед ним падали его противники.
Часто он сражался якобы в другом обличье. Он был неизвестным рыцарем из Германии, Фландрии, Савойи, даже из Турции. В полной тишине на арену выходила массивная фигура, вызывала на бой чемпиона и, одержав над ним победу, поднимала забрало своего шлема. Тогда, узнав хорошо знакомые черты и шапку золотых волос, люди разражались неистовыми криками радости.
Катарина всегда ухитрялась изобразить удивление, которого далеко не испытывала. Он подходил к ней, целовал ей руку и говорил, что все его подвиги совершены в ее честь. После чего она целовала его в ответ, благодарила за удовольствие, а потом немного укоряла за то, что он рисковал своей жизнью и причинял ей беспокойство.
Генрих наслаждался каждым мигом. Ничего он не желал больше, как быть популярным, ослепительным, благородным королем Англии.
Казалось, он опять стал мальчишкой, думала Катарина. Но появилось и нечто другое.
Временами он сидел, задумчиво глядя перед собой; исполняемая им на лютне музыка звучала жалобно. Он стал добрее, мягче к Катарине, чем когда-либо, и, казалось, очень старался ей угодить.
Генрих неуловимо изменился потому, что влюбился.
Она была худенькой шестнадцатилетней девочкой с рыжевато-золотыми волосами почти такого же, как у него самого, оттенка. Несмотря на свою застенчивость и невинность, она все же не могла долго оставаться в неведении относительно его интереса и того, что это означало. В танцах, устраиваемых для удовольствия королевы, она часто оказывалась его партнершей, их руки соприкасались, и королевские черты освещала медленная улыбка. Краснея, Бесси смущенно улыбалась; один ее вид, такой юной, такой непохожей на нагловатых придворных, придавал королю еще больше пылкости.
Он наблюдал за ней на банкетах, на маскарадах, в покоях королевы, но редко заговаривал с ней.
Собственные чувства удивляли его. Раньше он полагал, что стоит ему возжелать, как он поманит, и девушка охотно пойдет с ним. С Бесси все по-другому. Она так юна, так невинна, и она вызывала в нем такие нежные чувства.
Он даже начал задавать себе вопросы, а стоит ли? Это было бы так легко... как сорвать нежный цветок. И все же она готова для этого. Однако, она была такой хрупкой и, как ни странно, он не стал бы счастливее, если б причинил ей боль.
