Лариса Шкатула - Последняя аристократка
Он наверняка примчится и туда, но, может, повезет, и Юлия успеет поговорить с Арнольдом.
Взгляд её скользнул по стеклянным полкам шкафа — негоже идти в гости с пустыми руками. Среди политических сыскался резчик по дереву. Аполлон говорил, очень талантливый, но Юлия так не считала, потому что она не любила искусства, где что-то выдумывают. Мудрствуют. Искусство должно быть понятным.
А, к примеру, вот эта скульптура изображает нагую девку, которая вылезает из дерева. Аполлон сказал, рождение дриады, лесного божества. Так объяснил ему профессор, у которого Аполлон берет уроки.
Этого Юлия тоже не понимает. Грамоте надо учится вовремя. А после сорока лет изучать какую-то там историю древних народов и правописания слов просто смешно!
Юлия надела на ноги унты из оленьего меха, расшитые бисером. Подошла к зеркалу и осталась довольна своим видом — прав Аполлон, как есть королева!
Она взяла с собой сумку, на которой местные мастерицы кусочками того же песца вышили затейливый узор, и запихнула в неё деревянную фигурку. Та не помещалась. Голова дриады торчала наружу. Ну да ладно!
Ей повезло, она встретила Аренского по дороге к его дому. Вообще-то Юлия вовсе не хотела идти в эту самую избушку, раскланиваться с музыкантшей, которая, говорят, училась в консерватории, а значит, мнит из себя гения. Да и что между ними общего? И поговорить было бы не о чем.
— Что делает самая красивая женщина Соловков так близко от моей хижины?
— Я думала, для влюбленного его избранница — самая красивая! — кокетливо протянула Юлия.
— Это так и есть. Но для него одного. Для остальных красота — эталон, бог, которому поклоняются.
— Ох, уж эти молодые офицеры! Опасные сердцееды, — пошутила Юлия, но тут же посерьезнела — времени даже для невинного флирта у неё не было. Арчи, у меня к тебе серьезное дело.
Арчи — звучало на заграничный манер, и Арнольду это не нравилось, но мать его, видимо, так и назвала, чтобы имя было непохоже на русское. Вспомнив отца, который всегда говорил: хоть горшком назови, только в печь не ставь, он перестал обращать внимание на столь непривычное обращение.
— Слушаю вас внимательно, Юлия Зигмундовна!
— Просто Юлия. И на "ты"… Я предлагаю тебе, как говорят евреи, маленький гешефт.
— Я — весь внимание.
— Только очень прошу: о нашем разговоре никто не должен знать.
— Даже Аполлон?
— Особенно Аполлон!
— Ты меня интригуешь.
— Оставь эти буржуазные штучки, Арчи, зачем тебе всякие заумные словечки? Лучше скажи, что значит для тебя твоя скрипачка?
Тот насторожился.
— Она для меня — все. А что?
— Да не бойся ты, я потому и спрашиваю, что ты же не захочешь ждать, пока она отсидит свои пятнадцать лет?
— Десять лет.
— Какая разница! Я прожила здесь три года, а словно двадцать три. Тоска, хоть вешайся… Надо сделать так, чтобы ей подменили статью. С политической на бытовую. Мне Поль рассказывал. Это трудно, но можно. Сам он тебе не предложит, а ради меня сделает.
— А много ли от меня потребуется взамен?
— Для начала разузнай, прибыл ли с сегодняшним этапом Поплавский Ян Георгиевич. Если да, то по какой статье, сколько лет получил. Потом мы подумаем, что делать дальше.
— Что ж, пока ничего для меня сложного в этом нет.
— Вот и славно! — она разулыбалась. — Хотела зайти к вам в гости, но это уже в другой раз… О, погоди, я же несла вам подарок…
Юлия вынула из сумки деревянную фигурку.
— Передай от меня своей Джульетте.
— Виолетте.
— Пусть так. Думаю, ей понравится.
— Спасибо.
Аренский удивленно посмотрел вслед поспешно уходящей Юлии, и нехорошее предчувствие кольнуло его. Правда, он тут же от него отмахнулся: "Что это я, словно бабка старая, о предчувствиях размышляю? Не хотел бы я стать врагом Аполлона…
Минуточку, а где я слышал это имя — Ян Поплавский?.. Ах, да, это же тот самый парень, которого Черный Паша и вся его артель прихватили с собой на поиски сокровищ Аралхамада. Он сбежал, несмотря на бдительность Бати, правой руки Черного Паши… К тому же, он ещё и дальний родственник Наташи…"
При воспоминании о своей прежней любви он уже не испытывал ни горечи, ни обиды. Лишь печаль легким облачком скользнула по небу его сознания.
А этот Поплавский, ко всему прочему, известный врач, Наташа ведь говорила. И о том, что к нему на прием ходили большие люди. Что же получается, он кого-то не сумел вылечить? Или наоборот, излечил от всего нехорошего и попутно узнал то, чего ему знать было нельзя? Что теперь гадать? Захочешь, выяснишь, а пока… Незачем ему думать о постороннем, когда он идет домой.
Арнольд ускорил шаги. Он теперь ежедневно ходил домой на обед, хотя обедать не всегда успевал. Они так увлекались с Виолеттой любовной игрой, что время пролетало быстрей, чем хотелось…
Виолетта. Он называл её — Веточка моя. Она его — Алькой, так, как звал его отец и товарищи по цирковой труппе.
Рядом с нею он будто сбрасывал чужую кожу, которую надевал на себя, чтобы не отличаться от других. В нем снова честный, открытый, добрый Алька, казалось, навеки забытый… Подумать только, перед Виолеттой он даже ходил на руках, когда рассказывал ей, как он с отцом работал на арене цирка.
Она хохотала, как ребенок, а он показывал ей всякие клоунские штучки, но сколько же прошло времени, прежде чем она вообще стала смеяться!
Арнольд хорошо помнил тот поздний вечер, когда он привел её в эту избушку. Ту, что стала теперь их общим пристанищем. Если закрыть ставни и набросить дверной крючок, можно представить себе, что они одни на всем белом свете и никто больше их не побеспокоит и не причинит вреда.
Виолетта даже не умела целоваться. Она была настолько неискушенной, что Арнольд поначалу подосадовал — цыганка Рада, когда-то предназначенная ему для первой ночи, тоже была девственницей, но все обо всем знала.
Для Виолетты же печальный лагерный опыт — страшные рассказы женщин, невольно увиденные картины насилия, которого ей самой, к счастью, удалось избежать, создали у девушки представление о некоем кошмаре, сопровождавшем близкие отношения между мужчиной и женщиной. Близость между ними была для неё как бы неизбежной расплатой за счастье жить рядом с любимым. О том, что женщина тоже может получать удовольствие, она не подозревала.
Как ни сжигало его нетерпение, Арнольд понял, что если сейчас он поторопится, потом ничего нельзя будет исправить.
В отличие от Виолетты, он знал о чувственной стороне отношений достаточно, чтобы, например, не стыдиться обнаженного тела. Потому сначала он решил приучить к этому Виолетту и не придумал ничего лучше, как попросить её помочь ему… выкупаться!
