Лоретта Чейз - Лорд Безупречность
Осторожно закрыл за собой дверь.
И тут же услышал испуганно-изумленный вздох.
Обернулся… и остолбенел от неожиданности.
Миссис Уингейт тоже застыла на месте – она как раз поднялась из ванны и протянула руку к висевшему на спинке стула полотенцу.
Дар речи вернулся к виконту не сразу.
– Прошу прощения…
– О! – Она поскользнулась и потеряла равновесие.
Он молнией пролетел через всю комнату и успел выхватить Батшебу из ванны, не позволив упасть. Ванна при этом наклонилась, и на полу образовалась лужа.
Батшеба оказалась совсем мокрой и скользкой, словно угорь. И к тому же отчаянно брыкалась, то ли пытаясь удержаться, то ли, наоборот, стараясь вырваться.
Стремясь удержать ее, Бенедикт наткнулся на стул. Потерял равновесие, беспомощно покачнулся и упал на спину. Впрочем, драгоценную добычу, которая теперь оказалась сверху, так и не выпустил. Стул же тем временем уехал в противоположный угол.
Бенедикт хотел достать полотенце, однако оно оказалось слишком далеко. Зато Батшеба была совсем близко: сидела на нем верхом, и капли с мокрой груди попадали прямо ему в лицо. Руки Бенедикта скользнули вниз.
Да, желанная красавица оказалась восхитительно обнаженной, первозданно мокрой и великолепно сияла в нескромных лучах утреннего солнца.
Она замерла. Синие глаза неотступно смотрели в его глаза, а ладони упирались в пол возле его рук. Казалась, она поймала его и теперь держала в клетке.
Капли продолжали падать на лицо.
Батшеба склонила голову.
Слизнула каплю с подбородка.
Он не двигался. Лежал и убеждал себя в том, что в этот момент проверяется стойкость характера. Да, он должен, обязан достойно пройти испытание. И он выдержит.
Она снова подняла голову и посмотрела широко раскрытыми, внезапно потемневшими глазами.
Он перевел взгляд ниже. Туда, где кожа была мягкой и белой… и розовой.
Розовый – цвет женщины в самых порочных, самых соблазнительных местах.
Крошечная капелька мучительно блестела на выпуклом, твердом розовом соске.
Он не смог вспомнить, почему обязан противостоять.
Поднял голову и провел языком по капле.
Батшеба вздрогнула, и другая капля скользнула прямо ему на шею. Батшеба нагнулась и прижалась губами к тому месту, куда попала блестящая жемчужина. Капля оказалась прохладной – такой же, как ее кожа. Но прикосновение губ принесло тепло. Тепло мгновенно распространилось по всему телу, проникло в живот и обожгло почти до боли. Бенедикт – еще прежде чем встретились губы – задрожал от нетерпеливого желания. Поцелуй оказался трепетным, словно первый неуверенный шаг в запрещенное пространство.
Да, абсолютно запрещенный шаг.
Но в то же время совершенно неизбежный.
Вкус и ощущение ее рта сохранились в памяти – забыть их было невозможно. Они мгновенно смели остатки сомнений. Он бросился в пропасть, как истинный глупец.
Двумя руками схватил ее голову, чтобы удержать на месте и целовать долго и глубоко. Батшеба опустилась на него. Мокрое тело оставило на одежде след. Однако влага не охлаждала, а, напротив, лишь воспламеняла.
На мгновение он отпустил Батшебу, чтобы сорвать с себя одежду. Пуговицы полетели в стороны, ткань затрещала. Зато уже через секунду он оказался таким же великолепно обнаженным, как и она. Жадно прижал ее к себе, согревая жаром пылающего тела и одновременно впитывая мягкость, нежность и шелковистость кожи. Руки бесконечно исследовали желанные тайны: грациозный склон плеч, безупречную возвышенность груди, темно-розовые соски – тугие, словно готовые распуститься бутоны.
Батшеба исследовала его тело с такой же ненасытной жадностью. Он изо всех сил держал себя в узде, хотя прикосновение тонких изящных рук лишало остатков самообладания. Да и думать он уже не мог ни о чем ином, кроме собственного стремления ворваться в нее – если, конечно, страстное плотское желание вообще совместимо с мыслительным процессом.
И все же в далеком, потаенном уголке мозга жило понимание уникальности события. Да, подобное случается всего лишь один раз в жизни, а потому необходимо растянуть мгновение счастья, заставить его продолжаться как можно дольше. Больше он никогда не познает это волшебное создание, а потому просто обязан получить все, что возможно, и взамен дать все, что способен дать. Руки и губы по-хозяйски смело завладели мягким, плавным холмом живота, бедрами, ногами. Желанная цель оказалась так близка. Он вовсе не хотел и не собирался отступать. Рука скользнула между ног и проникла туда, где тепло, влажно, абсолютно женственно, восхитительно и порочно. Туда, где в кудрявых зарослях скрывался ароматный розовый цветок. Он погладил островок удовольствия, и она тут же затаила дыхание, а уже через мгновение едва слышно застонала и пошевелилась в ответ.
Он должен был завладеть ею, но завладеть полностью, без остатка. Принималась лишь полная капитуляция, без всяких условий и оговорок.
Бенедикт снова провел рукой по мягким складкам и проник внутрь – туда, где пальцы чувствовали прикосновение горячей плоти. Он сдерживал собственные стремления, чтобы доставить ей как можно больше удовольствия – до тех пор, пока тело ее не затрепетало, пока не послышался возглас бесконечного наслаждения.
Лишь после этого он раздвинул ее ноги и ворвался внутрь. Она крепко сжала коленями его бедра и подалась вперед. Он гут же ответил, а она откинула голову и выгнулась. Она оказалась бесстрашной и свободной и отдалась наслаждению с естественной, почти животной, радостью. Ему же оставалось лишь сдаться на милость извечного противника.
Он потерялся и совсем не стремился обрести себя. Мир обернулся бедламом, но здравомыслие вовсе не сулило избавления.
Манила она и только она. Он позволил страсти увлечь обоих в особый мир, безумный мир бесконечного летящего экстаза. Он изо всех сил сжал ее в объятиях, чтобы вместе промчаться сквозь короткое, несказанно сладкое небытие. Когда же мир начал медленно возвращаться на круги своя, они все еще оставались единым целым.
Батшеба уютно устроилась в гнезде его рук. Шевелиться не хотелось. Каждое дыхание приносило запах его кожи, и одно лишь это ощущение пьянило, подобно шампанскому.
Она лежала, надежно оберегаемая сильными руками. Голова покоилась на широкой груди, рука прижалась к плечу, ноги причудливо переплелись с его ногами. Так хотелось замереть в уютной позе, о которой она, казалось, мечтала с самой первой встречи. Хотелось притвориться, что в эти минуты происходит то, что предначертано судьбой.
Но солнце говорило об ином, а доносящиеся с улицы звуки не позволяли забыть, что городок уже давно проснулся и жизнь в нем вдет своим чередом.
