Тереза Медейрос - Поцелуй пирата
Он взял ее лицо в ладони и наклонился к нему так близко, что почувствовал ее легкое дыхание.
– Лучше не искушайте меня, мисс!
Он слегка подтолкнул Люси, и она упала на спину, хохоча как сумасшедшая и пытаясь подняться. Перед его взором мелькнула ее нижняя кружевная юбка и розовые чулочки.
Еле сдержавшись, Морис захлопнул дверцу и прислонился пылающим лбом к холодному стеклу экипажа, проклиная себя за то, что дал совершенно не привыкшей к вину девушке лишний бокал шампанского.
Он ждал, пока к нему вернется хладнокровие, и вдруг обратил внимание, что на позолоченной дверце кареты вычеканено выпуклое изображение орла, на распростертых крыльях которого вьется лента с надписью Мэнингтон. Именно такой герб был на карете, сбившей на дороге ребенка в тот дождливый осенний вечер.
Он запрокинул голову и расхохотался, потрясенный комичностью ситуации. Казалось, ему на роду было написано осуществлять справедливое возмездие за других безо всякой надежды когда-нибудь отомстить и за себя.
* * *По дороге в Ионию Люси развлекала Мориса собственной версией песенки «Что за сладкая пышка эта Банберри Стрампет». Вслушиваясь в ее звонкий голосок, которым она довольно сбивчиво выпевала куплет за куплетом, он понял, что Люси несколько облагородила ее содержание. Но тут же закатил глаза, когда до него донесся весьма грубый оборот. Разумеется, девушка не имела ни малейшего понятия о его смысле, иначе никогда не позволила бы себе произнести такие слова. И уж тем более она не подозревала, какой возбуждающий эффект производило на Мориса ее грудное контральто. Он ожесточенно хлестнул лошадей, послав их рысью.
Чтобы не привлекать внимание к чужому экипажу и опьяневшей пассажирке, он решил остановиться в начале подъездной дорожки. К счастью, грум не выскочил встретить их. Как и предполагал Морис, слуги не ожидали, что они так рано вернутся, ведь обычно такой маскарад длился до самого рассвета.
Он открыл дверцу, и из кареты прямо ему в руки выпала Люси. Морис ловко подхватил ее. Она заболтала ногами, подняв целый вихрь шелка.
– Черт побери, Люси, прекратите болтать ногами, а то я вас отшлепаю, – строго приказал он, скорее из чувства самосохранения.
Морис легко вскинул на плечо свою очаровательную ношу и понес к дому.
– Как вы смеете! – выдохнула Люси, свесившись лицом вниз. – Мой отец никогда меня не шлепал.
– И напрасно. Нужно было делать это каждый день и так, чтобы вы чувствовали.
Люси снова расхохоталась.
– Я не давала ему повода. Я всегда была хорошей, послушной девочкой. Разве вы не находите меня хорошей девочкой, мистер Клермонт?
– Изумительной! – отвечал он, наслаждаясь близостью ее нежного тела.
– Старший брат Сильвии научил меня новой песенке, когда мы танцевали. Хотите послушать?
– Нет, – отрезал он.
Нисколько не обескураженная его отказом, Люси закинула голову и прохрипела, подражая голосу разбойника:
Мчится шхуна капитана Рока,
Разрезает волны, словно масло – нож.
Кто здесь богатеи? Где здесь толстосумы?
Пусть они трясутся: от Рока не уйдешь!
Морис стиснул зубы. Боже, как он ненавидел этого проклятого пирата! К сожалению, у него были заняты руки и он не мог прервать Люси. От злости у него так вспотели ладони, что он чуть ее не выронил.
Когда они приблизились, дверь дома распахнулась. Морис замедлил шаги, не решаясь представить Люси в таком непристойном виде одному из лакеев. Он с облегчением вздохнул, когда на площадку вышел старый Смит со свечой в руках. Колеблющееся от ветра пламя бросало тени на его, как всегда, невозмутимое лицо.
И глазом не моргнув при виде необычного способа передвижения своей хозяйки, дворецкий произнес:
– Добрый вечер, мистер Клермонт, мисс Люси. Надеюсь, вечер был приятным.
– Скажем так, терпимым, – ответил Морис. – Нам пришлось закончить его немного раньше.
Смит адресовался к упрямо молотившим по воздуху ножкам Люси:
– Кажется, это благоразумное решение, сэр.
Люси выгнулась, чтобы взглянуть на него, Морис помог ей, встав боком.
– Я выучила сегодня новую песню, Смит, – гордо сказала она. – Хочешь, спою?
Дворецкий приложил палец к ее губам:
– Может быть, утром, мисс Люси. У меня ужасно болит голова.
Он действительно выглядел не лучшим образом. Вокруг его глаз резче обозначились глубокие морщины. Молодой человек невольно подумал, не терзает ли Смита более серьезная болезнь, чем просто головная боль.
– Бедный мой Смит, – промурлыкала Люси, поправляя кисточку на его ночном колпаке. – Бедный милый Смит…
Дворецкий поставил подсвечник на подоконник и протянул руки:
– Могу я помочь вам, сэр?
Руки Мориса сжали свою драгоценную ношу. Как будто почувствовав, как мало нужно, чтобы Клермонт умчался в ночь с Люси на руках, Смит улыбнулся доброжелательно и утомленно.
– Не беспокойтесь, сэр, я позабочусь о ней. Я всегда это делал.
Морис передал девушку в протянутые руки дворецкого. Смит с легкостью принял ее, как будто она ничего не весила. Люси свернулась у него на груди калачиком, почти засыпая.
Когда Смит поднимался по лестнице, Люси посмотрела на стоящего внизу Мориса через плечо слуги.
– Спокойной ночи, М-морис.
– Спокойной ночи, Мышка.
Слабый взмах ее руки заставил сердце молодого человека заныть от щемящего чувства утраты. Он прикоснулся пальцами к губам в последнем прощании. После этого ему ничего не оставалось делать, как раствориться в темноте.
* * *Перед самой дверью в свою комнату Люси сбросила туфли.
– Сегодня я была очень плохой девочкой, Смит. Я выпила целых три бокала шампанского. Ты поражен, да?
– Даже шокирован, – спокойно отвечал дворецкий, не желая разочаровывать ее.
Не тратя времени на ее раздевание, Смит уложил девушку под одеяло, ловко подоткнув его, и направился к камину, чтобы подбросить дров.
На Люси вдруг накатило унылое настроение.
– Но на самом деле это ведь неважно, правда?
Смит опустил кочергу и выпрямился.
– Что именно, мисс Люси?
– Неважно, хорошая я или плохая. Ведь отец все равно меня не любит. И, наверное, никогда не полюбит.
Смит задумчиво смотрел на разгорающееся пламя.
– Думаю, он просто не способен любить, мисс. Это и в самом деле не ваша вина.
– А мистер Клермонт сказал, что я была и-зу-ми-тель-на, вот!
Смит медленно подошел и сел на кровать с краю. Он был ее няней, ее воспитателем, нежным другом с тех пор, как она себя помнила. Самым ранним ее воспоминанием было его доброе грустное лицо, склонившееся над ее колыбелью. Сейчас по его серьезному виду она догадалась, что он собирается сказать ей что-то неприятное.
