Шеннон Дрейк - Свет любви
Большинство людей, которых видела Элиза, были бедны. Богатые поместья располагались в глубине страны, а в портовых городах зарождалось новое сословие — сословие купцов. По обеим сторонам улиц теснились лавки, где можно было купить любой, притом втридорога, товар из любой провинции континента. Море и долгие столетия крестовых походов объединили страны мира. Тонкие восточные шелка стали появляться в любом английском городе, как и толедские клинки, парчовые скатерти, медные подсвечники, персидские ковры…
Словом, все, на что только могли поглазеть крестьяне и купить богачи.
Это был удивительный город.
Элиза чувствовала на себе множество любопытных взглядов. Люди с открытыми от удивления ртами оборачивались вслед их кавалькаде. Город буквально кипел от возбуждения с того момента, как они ступили на берег. Уже пронеслись слухи о том, что прибывшие должны освободить добрую королеву Элеонору после стольких лет заточения.
Среди англичан, разумеется, были и такие, кто считал Элеонору чужестранкой, принесшей с собой только беды. Но большинство уже давно признало ее своей королевой. Пока она была молода, то ослепляла всех своей красотой, а теперь люди вспоминали о ее достоинстве и гордости, храбрости и ласковой улыбке. Элеонора любила Англию, и люди знали это. Она была королевой во всех отношениях. Годы тюрьмы не заставили народ забыть об этом. Музыканты слагали о ней песни, и едва рыцари сошли на берег, ведя в поводу коней, фыркающих и косящихся на море, народ начал выкрикивать: «Боже, храни Ричарда Львиное Сердце!», «Да благословит Господь Элеонору Аквитанскую!», «Да благословит Бог нашу вдовствующую королеву!»
Элиза улыбалась, находя все это забавным. Возможно, многие из этих людей воевали против Ричарда, когда тот враждовал с отцом, но Львиное Сердце был известен во всем христианском мире не только своей храбростью, но и великодушием. Он был бесспорным наследником престола, казалось, народ готов радостно встретить его, не нуждаясь ни в каких побуждениях.
Толпы окружали их, провожая в город и постоянно выкрикивая приветствия. У Элизы сжалось сердце, когда она разглядела женщин: многие из них, по возрасту едва ли старше ее самой, были изможденными и постаревшими от тягот жизни. Дети цеплялись за их юбки, и даже они выглядели слабыми и уставшими. Они старались прикоснуться к ней, дотронуться до шелкового платья с меховой отделкой. Одолеваемая жалостью, Элиза вытащила из седельной сумки горсть монет и бросила их в толпу. Толпа не рассеялась, крики стали еще громче, люди обступали ее все теснее, до тех пор, пока лошадь не стала двигаться шагом.
Внезапно Элиза почувствовала чужие пальцы на своей руке и услышала громкий треск. Встревожившись, она обернулась и обнаружила, что бородатый старик оторвал рукав ее платья. Дико сверкая глазами, цепляясь за нее, старик пытался стащить Элизу с седла.
— Не надо! — вскрикнула Элиза. — Пожалуйста, не надо!
— Это шелк! Шелк! — выкрикивал старик, и Элиза с ужасом поняла, что он собирается стащить с нее платье.
Рыцари придвинулись ближе, но сумасшедший не успокаивался. Люди вокруг, казалось, перестали бояться тяжелых копыт боевых коней. Элиза вскрикнула, понимая, что еще не много — и она соскользнет с седла.
— Не надо! — вновь крикнула она, стараясь взглянуть в глаза старику. На минуту стыд промелькнул в его глазах, и Элиза почти уверовала, что ей удалось справиться с ним.
Однако она так и не узнала, права ли она. В этот момент откуда-то подъехал Брайан Стед, приказав старику: «Пошел прочь!» Он не вытащил меч, даже не попытался ударить хоть кого-нибудь, но толпа отхлынула в стороны, и даже Элизе захотелось попятиться. Она знала, что его индиговые глаза способны превращаться в горящие бездны ада, знала слишком хорошо. Но в этот момент его ярость и сила ужаснули Элизу не меньше, чем толпу вокруг.
— Дура! — кратко выплюнул он и выдернул из ее рук поводья. Ее конь попятился, вздрогнул, но тут же послушно последовал за конем Брайана.
Элиза услышала громкий стук копыт, когда остальные рыцари галопом последовали за ними. Слезы выступили на ее глазах, когда ветер растрепал волосы и швырнул их прямо в лицо. Однако испуг прошел, и она вновь была разъярена. Неужели теперь она всегда будет дрожать от одного его взгляда? Нет, только не это! Она больше не вздрогнет, не попятится, и он узнает, что нельзя властвовать только с помощью грубой силы!
Казалось, прошла целая вечность, но вскоре они замедлили галоп, а затем перешли на рысь. Кавалькада не покинула город, только достигла окраины, подальше от базара и соленого запаха моря. Они подъехали к большому строению с соломенной крышей. Вокруг теснились такие же, но поменьше строения, плетенные из прутьев и обмазанные глиной. Выцветшая вывеска висела на шесте, надпись на ней гласила: «Таверна».
Рыцари начали спешиваться, Брайан Стед раздавал приказы. Где же Уилл Маршалл, мельком удивилась Элиза.
Не то чтобы он был ей нужен, однако Элиза продолжала размышлять об этом до тех пор, пока Стед не приблизился и бесцеремонно не снял ее с седла.
— Поговорим внутри, — сообщил он, обхватив ее руку выше локтя. Элиза боролась с искушением оттолкнуть его и впиться ногтями в его щеку, но отказалась от этого желания. Брайан был не в лучшем настроении, и Элиза решила, что даже присутствие вокруг свидетелей не спасет ее от унижения и ответного удара.
Смирив гордость, она перестала обращать внимание на его руку и позволила провести себя в таверну. Где же леди Джоанна? Элиза с отчаянием подумала, что только присутствие второй дамы смогло бы смягчить Стеда.
Таверна была небогатая. В большой комнате оказался только очаг и грубые дощатые столы. Оставив Элизу греть руки над очагом, Брайан подозвал владельца таверны, дюжего детину в огромном, заляпанном пятнами жира переднике.
Краем глаза Элиза оглядела других посетителей таверны. Судя по виду, все они были моряками, эти мужчины с задубевшими лицами. Однако взгляд большинства из них был довольным и Элиза слегка улыбнулась. Да, они действительно были довольны. Они порвали с повелителями земли, которые приговаривали их к жизни в постоянном труде; а море, каким бы суровым повелителем оно ни было, избавляло их и от нищеты, и от служения другим господам.
«Я знатная леди», — напомнила себе Элиза. Она была хорошей госпожой, справедливой и милосердной, как учил ее Генрих, доброй, как Мари и Уильям де Буа. Монтуа отличалось от других владений, люди там были сыты и хорошо одеты. Да, они работали на Элизу, но могли оставить себе большую часть урожая, их вознаграждали за труд. Элиза с горечью подумала, всегда ли порядок будет таким. Да, по крайней мере пока она жива. Когда-то она мечтала, как они с Перси станут воспитывать своих детей, побуждать их гордиться Монтуа, помнить о своем долге, который налагает эта гордость. А теперь…
