Наталия Орбенина - Увядание розы
– Я знаю, она там не одна, она наверняка с Трофимовым сошлась! – лила Вера яд на душу Вениамина Александровича. – Иначе что ей там делать так долго, в чужой стране?
– Нет, это невозможно! Я не пойму, как она умудрилась обвести меня вокруг пальца!
– Вот, вот! В тихом омуте черти водятся!
– А что Павел, он тоже ничего не знал?
Но Павел, по счастью для себя, на тот момент уже получил место на железной дороге и отбыл из дома. Теперь он редко бывал в столице, да и к отцу не очень спешил.
Поэтому выпытать что-либо из брата по горячим следам не удалось.
Вера вошла во вкус разоблачительницы. Дня не проходило, что бы она не корила мачеху и за побег, и за мыслимые и немыслимые прошлые грехи. Разом забылось все доброе, вспомнилась и история с Пепелищевым. Извеков был мало осведомлен о тогдашнем происшествии на пруду.
Он знал только, что Вера влюбилась в его приятеля, да безответно. Теперь обрисовались «истинные» очертания события. Бедная Ольга оказалась в Верином пересказе коварной искусительницей и соблазнительницей. Она уже тогда, вероятно, изменяла Извекову! Поэтому немудрено, что, убежав в Лондон, она тотчас же сошлась со своим бывшим воздыхателем!
И вот письмо! Что там? Вернется или нет? Требование развода или раскаяние?
Девушка повертела плотный пакет, посмотрела на просвет. Может, нагреть на свече и аккуратно вскрыть?
– Вера! Неужели письмо? От Оли? – Отец появился в дверях.
– Да, только принесли, я хотела отдать вам. – Вера протянула конверт.
Вениамин Александрович, поплотней запахнув бухарский халат, тяжело двинулся к столу и принялся распечатывать послание. Дочь тревожно смотрела ему в затылок, пока он читал. Шею писателя залило краской. Он тяжело задышал и отбросил письмо: Вера боялась пошевелиться.
– Какая низость! Какая подлость!
Обвинять меня во всех смертных грехах!
Я, видите ли, отравил ее жизнь! Погубил ее молодость! Это я-то! Я! Который дал ей, ничтожной, свое известное имя, одарил своим чувством, вывел в великий и прекрасный мир! Какая неблагодарность!
Извеков закрыл лицо ладонями, и казалось, что он рыдает. Вера обомлела. Вениамин Александрович стонал и мотал головой. Она не могла более сносить его терзания и бросилась перед ним, обнимая его колени.
– Папа, не убивайтесь так! Она никогда не была достойна вашей любви!
– Нет, все кончено, все меня оставили! – Извеков казался безутешным.
– Я, я с вами навеки! Я никогда не покину вас! – Вера порывисто обнимала отца.
Тот прижал ее голову к себе, потом отпрянул и точно увидел ее впервые в жизни.
– Да, только ты осталась со мной, мое дитя! Ты мой самый верный и преданный друг! Мы не расстанемся с тобой, уж ты не покинешь меня! Ведь не покинешь, Вера? – Он заглядывал в ее заплаканные глаза.
Она мотала головой и прижималась к нему еще сильней. Так, плача и обнявшись, они просидели долго. Часы в столовой пробили семь часов, Извеков поднялся и, продолжая охать, пошел в кабинет. Вера сидела на полу, размышляя о том, как теперь они прекрасно заживут вдвоем. Наконец ее, Веру, никто не будет заслонять. Нет ни прекрасной матери, ни ненавистной мачехи. Теперь она будет везде и всюду сопровождать отца, красоваться на приемах рядом с ним. С ней будут знакомиться, ею станут интересоваться. Как же, дочь Извекова! Теперь она и только она – хозяйка дома, повелительница прислуги.
Вера поднялась с пола, выпрямила спину. Оглядела себя в зеркало. Что ж, пожалуй, настало время играть новую роль.
Она Горская-Извекова! Вера горделиво улыбнулась сама себе. Ив это мгновение ей показалось, что она стала наконец-то похожа на мать. А раз так, она, занявшая теперь место рядом с отцом, имеет право на материны украшения и наряды.
Улыбаясь, Вера поспешила к отцу. Подойдя к дверям, постучала. Ответа не последовало. Она постучала сильней. Не может быть, чтобы после такого единения сердец, такого эмоционального порыва он не пустил ее. Из-за двери до ее слуха донеслось слабое позвякивание. Нет, милая Вера, есть еще одна соперница, которую тебе не одолеть, которую батюшка предпочитает всему!
Глава 35
Отправив мужу письмо, Оля успокоилась. Намерения ясны, решение принято.
Осталось ждать. Ждать, когда придет ответ. Ждать, пока Извеков согласится на развод. В том, что он согласится, она не сомневалась. Теперь, когда у нее на руках оказались бесценные бумаги, обнаруженные в кабинете писателя.
Ольга решила не терять время попусту и хотя бы осмотреть Лондон. Но мысли, теснившиеся в ее голове, мешали наслаждаться красотами великого города. С таким же успехом она могла бы ходить по улицам какого-нибудь губернского Н-ска.
Магазины и лавки могли бы привлечь внимание, но к чему наряжаться, для кого, кто оценит и полюбуется? Вот-вот! Прав оказался Трофимов, она разучилась жить для себя, все с оглядкой на чужое мнение!
Но Оля все же заставила себя зайти в модный магазин и сделать покупки. Ей пришлось преодолеть робость от смущения, она напрочь забыла все английские слова.
Однако вышколенные английские приказчики смогли понять ее и без слов. Оля и испугаться не успела, как перед ней оказались разложенными новинки белья, чулки, корсеты. Вот натягивают шуршащее платье и миленькие ботиночки. Снимают с полок коробки со шляпами, украшенными цветами, перьями, птицами, фруктами. Вечером она встретила Трофимова, и тот ахнул, до чего хороши оказались обновки.
Оля просияла, хоть кто-то оценил ее мучения!
Они шли по широкому бульвару. Извекова держала спутника под руку. Должно быть, они хорошо смотрелись вдвоем! Во всяком случае, Оле так казалось.
И как бы сложилась ее жизнь, согласись она тогда, десять лет назад, на его предложение? Вот так бы шли под руку, смеялись или обсуждали домашние дела. Говорили бы о детях. Оля вздохнула, подумав о потерянной малютке. Вот еще один смертный грех Извекова, которому нет прощения!
Ольге было приятно, Трофимов излучал спокойствие и уверенность. Его рука, на которую она опиралась, казалась такой сильной, такой надежной! Одно печалило.
Бориса она теперь не интересовала совсем.
Он опекал ее как друг, и не более того.
И почему время нельзя поворотить вспять!
Оля споткнулась, Борис заботливо поддержал ее под локоть. Он ей что-то рассказывал о новых способах борьбы с инфекциями.
"Нет, я совсем ему не интересна теперь! Но ведь он и сам, в сущности, не изменился, ведь нечто подобное он толковал, и будучи студентом, когда, по его словам, был страстно влюблен! Но тогда эти разговоры только смешили или раздражали меня. Почему же теперь мне так неприятно слушать о его изысканиях? Неужто его любовь догнала меня только теперь?
