Шейла Бишоп - Кузина королевы
Рич, который был во главе кавалькады, принес за всех формальные извинения.
– У вас прекрасная лошадь, – произнес он вполголоса.
– Боюсь, кобылица несколько пуглива, – ответил темноволосый, очень высокий мужчина спокойным тоном. – Но она молода и скоро научится повадкам верховой лошади.
– Далеко путь держите, сэр?
– Надеюсь, нет. Вообще-то, мне кажется, я заблудился. Не могли бы вы подсказать мне, в какой стороне находится поместье Лиз?
– Я могу проводить вас туда. Я лорд Рич.
– Я так и думал, что это вы, милорд, – ответил незнакомец.
– Так вы едете ко мне. Разве мы знакомы?
– Нет, милорд. Я везу письмо для леди Рич. – Он кинул взгляд на Пенелопу.
Рич перехватил его взгляд и нахмурился. Этот богато и по-городскому одетый джентльмен мог вполне быть посланником Чарльза Блаунта. Пенелопа проявила заинтересованность:
– Добро пожаловать, мистер?..
– Сандфорд, мадам. Я везу вам письмо от леди Дороти Перро.
Сердце Пенелопы подпрыгнуло. Улыбка застыла у нее на губах, а руки стали теребить поводья, сбивая лошадь с шага. Это невозможно! Наверное, это ошибка. Имя и пароль верны, но разве этот щеголь мог быть иезуитом от Джейн Уайзмэн?
Он на мгновение встретился с ней взглядом, сразу повернулся к Ричу и спросил, как охота. До Лиза было еще три мили, и у них оставалось время для продолжения разговора, который, естественно, вертелся вокруг охоты вообще и соколиной в частности. Мистер Сандфорд выказывал недурные познания об этом предмете, чем весьма понравился Ричу, который знал в охоте толк. Рич даже пригласил Сандфорда отужинать с ними. Пенелопа была настолько поражена, что не нашлась что сказать.
За ужином разговор зашел об азартных играх. Мистер Сандфорд оказался знатоком; и все за столом, затаив дыхание, слушали его захватывающие истории. Пенелопа смеялась, но в ее смехе сквозила издевка. Если бы окружающие, эти протестантские овечки, знали, какого волка они пустили к себе в загон. Ее скептицизм исчез без следа, как только она поняла, кто это. Знаменитый Джон Герард, исколесивший всю Англию во имя миссионерской работы, множество раз ускользавший из лап шерифов и охотников за иезуитами. В кругах, к которым принадлежала Пенелопа, о его дерзости и отваге ходили легенды. И было видно, что эти легенды возникли не на пустом месте.
После ужина она пригласила его в свою гостиную якобы для того, чтобы он передал ей послание от сестры. Когда они остались одни, Пенелопа сказала:
– Я не могу поверить, что вы и есть тот человек, с которым я хотела встретиться.
– Если бы вы легко в это поверили, то, как вы думаете, долго ли я смог бы продержаться на своем поприще?
– Да, вы правы. Но как бы то ни было, вы сумели завоевать всеобщее доверие, и нас ни в чем не заподозрят. Может быть, присядете, мистер Герард?.
Он кивнул и сел напротив нее, у камина. Теперь, когда захватывающее представление закончилось, она вновь почувствовала весь груз своих бед и не знала, с чего начать.
– Вы очень несчастливы, дочь моя. Расскажите мне, что тяготит вас, – произнес Герард.
На вид ему было около тридцати лет – возможно, он был моложе ее, – но он имел полномочия говорить с ней, как с дочерью, так как имел возможность стать ее духовником, если она того захочет.
Пенелопа сложила на коленях руки, и свет упал на ее украшенные драгоценными камнями пальцы.
– Думаю, вы хотя бы отчасти знаете: мою историю. Я живу противно законам Божьим. В прошлом я пережила много лет одиночества. Мне кажется, что моя вера помогает мне так мало, и однажды я подумала, что, может быть, римско-католическая церковь... Но, видите ли, я была воспитана в таком строгом протестантизме, что мне трудно судить о вашей вере без предубеждения.
Он ответил, что это естественно и что все прозелиты, принявшие новую веру, испытывают те же трудности. Что вызывает у нее больше всего вопросов? Он попытается пролить свет на некоторые из них. Он говорил быстро, логично, убедительно, отметая одни, ее доводы как предрассудки, соглашаясь с другими и постепенно выводя ее на такие религиозные горизонты, о которых она раньше не имела понятия. Очень скоро у нее сложилось впечатление, будто все, что она знала о римско-католической церкви, было либо неверно, либо неверно понято, либо извращено.
Отец Герард говорил, а Пенелопа зачарованно слушала. Она не понимала многого из того, что он говорил, так как, в отличие от Чарльза и Робина, никогда особенно сильно не интересовалась богословием, но была положительно восхищена этим героическим приверженцем ордена иезуитов, который рисковал своей жизнью каждую минуту, проведенную в Англии. Его гнали как зверя, не давая ни покоя, ни отдыха, а он обладал спокойствием духа, доступным немногим.
– Ну, я разрешил некоторые ваши сомнения? – спросил он наконец.
– Да, в какой-то степени. По крайней мере... мне очень хотелось бы поверить.
– Это только начало. Искренняя и совершенная вера придет. Должен вам сказать, что вы должны отказаться от вашего нынешнего образа жизни.
Разумеется, Пенелопа понимала, что не имеет права примкнуть ни к какой церкви, оставаясь любовницей Чарльза. Измученная чувством вины, она едва помнила счастье и радость предыдущего года. Она любила Чарльза так же сильно, как раньше, но теперь эта любовь целиком состояла из страданий. Ей необходимо было освобождение от них подобно тому, как смертельно усталый человек нуждается во сне. Неужели католики, отец Герард, миссис Уайзмэн, покажут ей мир, где страдание превращается в радость?
Она ничего не ответила отцу Герарду, только посмотрела на него полными слез глазами.
– Вам воздастся сторицей за эту жертву, – тихо сказал он.
Отец Герард научил ее всему, чему мог научить за один день. Он обещал, что вернется через две недели, продолжит свои беседы и, может быть, даже примет ее в римско-католическую веру, если она будет готова совершить этот серьезный шаг.
Затем он сказал, что собирается остановиться на ночь у друзей и ему нужно до них добраться до наступления темноты. Как только они вышли из комнаты Пенелопы, он изменился, и прощался с лордом и леди Рич, благодаря их за гостеприимство, уже обходительный мистер Сандфорд. Рич остался о нем самого лучшего мнения и просил приезжать еще.
Сам Рич уехал на следующий день – ему нужно было присутствовать на заседании суда. Пенелопа осталась одна. Она находилась в восторженном состоянии, и все казалось ей отчасти нереальным, как при лихорадке, но все же она не совсем потеряла голову. Пенелопа чувствовала, что до того, как примет окончательное решение, она должна посоветоваться с кем-либо, кто не подпал под чары отца Герарда. И ей было ясно с кем. Ей все равно придется написать Чарльзу. Она не могла разорвать с ним те близкие отношения, что у них были, даже не предупредив его об этом. Хоть бы он понял ее и помог ей! Он воспитывался католиком – может быть, он вернется в лоно матери-церкви? Это уменьшит боль от их разрыва, так как в этом случае их ждет воссоединение, и пусть даже их отношения будут несколько иными, чем раньше. Правда, она начала было сомневаться в правильности своего решения, но вовремя заставила замолчать этот внутренний голос, взывающий к разуму, и села писать длинное письмо Чарльзу.
