К. Харрис - Когда рыдают девы
Теплое солнце золотило зеленую траву на окрестных холмах. Слышалось мычание коров, над обрамляющими поляну дубами лениво кружил ястреб. Бэтсмен заработал пробежкой очко, и по толпе зрителей прокатился одобрительный шумок.
– Приохотились к крикету? – поинтересовался Себастьян. – Вы, должно быть, один из очень немногих французов, которым пришлась по душе английская игра.
Лейтенант приглушенно хмыкнул:
– Большинство моих соотечественников считают ее непостижимой, но мне нравится.
– Судя по всему, творчество наших поэтов-кавалеров тоже вам по сердцу.
– Pardon?[26]
– Любовь – то море, то причал, то буря, то покой… Любовь, которой мир не знал, я разделю с тобой, – негромко процитировал Девлин, пока боулер бросал мяч в сторону бэтсмена.
– Прекрасные поэтические строки, – отозвался Арсено, чье внимание, казалось, было полностью поглощено игрой. – Я должен был узнать их?
– Они из стихотворения Роберта Геррика.
– Незасчитанный мяч, – объявил судья.
Августовское солнце безжалостно припекало открытое пространство, наполняя воздух запахом пыли и нагретой травы. Арсено стоял неподвижно, с окаменевшим лицом, не отрывая взгляда от полевых игроков.
– Из того самого стихотворения, которое вы переписали и дали мисс Теннисон, – добавил Себастьян.
Француз сглотнул, дернув кадыком. На подпаленной солнцем коже заблестела испарина.
– Вы нашли его, да?
– Леди Девлин нашла.
– А как догадались, что стихи от меня?
– Почерк совпадал с пометками на переводе новеллы «Леди Шалот».
– Ах, да. Конечно.
Собеседники вышли из толпы зрителей и свернули на дорожку, которая вилась к простиравшимся на север холмам. Пес побежал вперед, довольно высунув язык и помахивая хвостом.
– Надеюсь, вы не собираетесь оскорблять мои умственные способности, пытаясь и дальше отрицать правду, – обронил виконт.
Лейтенант покачал головой, устремив глаза на стадо коров, мирно пасущихся на тучном, прогретом солнцем пастбище. Росшие в верхней части склона каштаны поникли в безветренном зное, их неподвижные кроны яркими мазками зеленели на ослепительно ясной, незабудковой лазури неба.
– Хотите правду, милорд? Правда в том, что я влюбился в Габриель с первого взгляда. Сидел в читальном зале музея, просматривая какие-то древние рукописи, просто случайно поднял глаза и увидел ее. Она стояла под высокими окнами, ожидая пока служитель передаст ей нужную книгу, и я… пропал.
– Мисс Теннисон отвечала вам взаимностью?
Собеседник странно улыбнулся:
– Она не полюбила меня сразу же, если вы об этом. Но мы быстро стали хорошими друзьями. Гуляли вместе в музейном парке и увлеченно спорили о разных воззрениях на любовь в двух частях «Романа о Розе»[27] или о достоверности различных средневековых хроник. Знаете, я на несколько лет младше Габриель. Она поддразнивала меня из-за этого, называла мальчишкой. Будь я ее сверстником или постарше, подозреваю, она бы никогда не позволила нашим отношениям развиваться так, как это случилось. Но со мной она чувствовала себя… в безопасности, а позже призналась, что влюбилась, прежде чем осознала, что с ней происходит.
– Вы просили мисс Теннисон стать вашей женой?
– Как я мог? В моем-то положении военнопленного? Видите отметку? – указал Арсено на мильный столбик в траве у дороги. – По условиям освобождения под честное слово мне запрещено выходить дальше.
– Тем не менее вы отважились на это, когда отправились с Габриель на Кэмлит-Моут.
Девлин ожидал, что француз снова начнет отнекиваться. Но тот только равнодушно пожал плечами:
– Иногда… иногда мужчины поддаются безумным порывам, вероятно, от отчаяния, разочарования и какой-то глупой бравады. Но… как я мог просить Габриель выйти за меня? Как просить кого-то разделить с тобой столь скудный удел, может статься, до конца своих дней?
– И все же некоторые условно освобожденные французские офицеры вступают в брак в Англии.
– Да. Но не с такими женщинами, как Габриель Теннисон. Я слишком сильно любил ее, чтобы предлагать жизнь на чердаке.
– Разве у нее не было собственных средств?
– Боже милостивый, – резко повернулся к виконту Арсено. – Даже если бы и были, за кого вы меня принимаете?
– Вы оказались бы далеко не первым мужчиной, живущим на доходы жены.
– Я вам не охотник за приданым!
– А я этого и не утверждал. – Девлин вгляделся в напряженные мальчишеские черты и повторил вопрос: – Так вы просили мисс Теннисон выйти за вас?
– Нет.
Арсено отвернулся и проводил взглядом пса, который, уткнувшись носом в землю и высоко задрав хвост, дошел по какому-то притягательному следу до колючего края живой изгороди, затем сел и гавкнул с разочарованием и досадой.
– По-моему, лейтенант, вы продолжаете мне лгать.
– Да? А вы бы осудили меня, будь это так? – хрипло хохотнул собеседник и повел рукой, охватывая широким полукругом тянувшиеся к югу кварталы разрастающегося города. – Вам известно, какая истерия захлестнула Лондон. Объявите всем этим людям, что у Габриель Теннисон был француз-возлюбленный, и увидите, к какому выводу они мигом придут. Меня повесят еще до наступления ночи.
– А вы были ее возлюбленным? Я имею в виду, во всех смыслах этого слова?
– Monsieur! – вскинул голову Арсено, негодующе раздувая ноздри и стискивая кулаки.
– Мне следовало сообщить вам, что тело мисс Теннисон подвергалось вскрытию. – Поколебавшись, виконт добавил: – Мы знаем, что она не была девственницей.
– Ах, ты ж…
Вскинув руку, Себастьян блокировал удар, которым спутник метил ему в челюсть.
– Bâtard! – выплюнул француз, когда Девлин крепко перехватил его запястье.
Себастьян усилил хватку, наклонился ближе, растягивая губы и проговаривая каждое слово с нарочитой отчетливостью:
– Черт подери, лейтенант. Не зарывайтесь. Чью честь я задел? Вашу? – Предположить, будто джентльмен соблазнил девушку, на которой он не может или не хочет жениться, было действительно серьезным оскорблением. – Речь идет совсем не о вас…
– Если думаете, будто меня беспокоит…
– И даже не о чести Габриель Теннисон, – продолжал виконт, не обращая внимания на перебивание. – Речь о том, чтобы найти того мужчину – или женщину, – кто убил эту молодую леди, а с ней, возможно, и двух маленьких детей. Итак, скажите, что вам известно о взаимоотношениях мисс Теннисон и сэра Стэнли Уинтропа?
– Ради Бога, к чему вы теперь клоните? – с силой дернулся француз из захвата.
