Барбара Картленд - Скажи «да», Саманта
Я изменил фамилию, потому что, покинув Англию, не желал иметь никаких преимуществ из-за того, что я племянник лорда Уайткомба. Фамилия семьи была Дан, а я изменил свою на Дарэм. Я находился вдали от Англии шесть лет. Вернувшись, я написал свою первую книгу. Это было нечто среднее между путевыми заметками и автобиографией, но некоторые разделы книги относились к жанру чистой беллетристики. Поскольку книга имела успех, я пришел к выводу, что мне нравится это занятие. Достигнув совершеннолетия, я потребовал от дяди причитавшееся мне наследство. Встретившись с ним, я обнаружил, что с тех пор, как мы с ним виделись, он сильно сдал. Я больше не боялся его. Я увидел, что он всего-навсего ограниченный, вздорный старик, с которым я не хочу иметь ничего общего.
Пробыв некоторое время в Англии, я снова уехал за границу. Я написал еще одну книгу о путешествии, а потом опубликовал роман «Стервятники клюют свои кости».
Дэвид глубоко вздохнул.
— Как ты знаешь, Саманта, роман этот имел шумный успех. Я стал известен, и это в конце концов вскружило мне голову.
Я пробормотала что-то вроде протеста, а он продолжал:
— После того, как ты убежала и я не смог тебя найти, я понял, до чего стал избалованным и тщеславным. Мое имя не сходило со страниц газет, обо мне повсюду говорили как о незаурядной личности, и из-за всего этого я слишком много возомнил о себе! И конечно, Саманта, ты поймешь, если я скажу, что у меня было много женщин. В моей жизни женщины были постоянно, но ни одна из них не значила для меня слишком много, я не задерживался надолго ни с одной, потому что не находил среди них той, которая могла бы сделать меня счастливым…
Затем он глухо сказал:
— Так было… пока я не встретил тебя.
Я сидела, глядя на него и крепко прижимая к себе плюшевого медвежонка, точно ища у него защиты.
— Ты так прелестна, Саманта, и так не похожа на женщин, которых я до этого встречал, что я был пленен с первой же минуты нашей встречи. Но я понял это не сразу.
— Чего ты… не понял? — спросила я.
— Что ты — воплощение всего того, чего я хотел, о чем мечтал, надеясь, что где-то в мире существует моя женщина, которая станет частью меня самого, — ответил он. — Наверное, ты была настолько незаурядна, что я сразу не смог понять этого, тем более, что мое самомнение не знало границ. — Не дав мне возразить, Дэвид быстро добавил: — Нет, нет, это правда. Я вообразил себя неотразимым. И потому, Саманта, я не смог понять, что твои принципы могут значить куда больше, чем мое желание обладать тобой. Это утверждение, выраженное словами, звучит абсурдно, не так ли? Но это правда. Но знал, что ты любишь меня, что ты принадлежишь мне как никакая другая женщина до этого, и это давало мне ощущение власти над тобой.
По-моему, в каждом человеке есть какая-то жестокость. И вот эта-то жестокость в сочетании с моим желанием показать свою власть над тобой заставляла меня постоянно с помощью беспощадных слов гасить сияние радости на твоем лице.
У тебя очень выразительные глаза, Саманта, и они отражают каждое движение твоей души. И временами я не мог устоять против желания причинить тебе боль, потому что твои чувства так ясно отражались в них, а мне хотелось ощутить свою безграничную власть над тобой. Но вот ты бросила мне вызов, и мне трудно было примириться с тем, что я не смог заставить тебя сделать то, чего я хотел.
В тот день, когда я позвонил тебе и сообщил, что уезжаю в Америку, первым моим чувством, хотя я и был в восторге оттого, что по моей книге будут снимать фильм, было жуткое чувство утраты: ведь мне приходилось расставаться с тобой. Но я не сказал тебе об этом! Я был слишком занят самолюбованием, тем, что я способен пожертвовать даже любовью, а Бог свидетель, я любил тебя, Саманта!
В голосе его ощущалась нестерпимая боль, и это заставило меня сказать:
— Не надо так расстраиваться, Дэвид.
— Расстраиваться? — повторил он. — Как ты думаешь, что я пережил, когда не мог найти тебя? Когда я думал, что потерял тебя навсегда, и до меня дошло, насколько я был глуп? Не только глуп, но и жесток! Я понял, что не имею права на любовь и достоин лишь полного и безусловного презрения!
— Нет, нет, Дэвид! — пробормотала я.
— Это правда, — сказал он. — Я взглянул на себя со стороны и обнаружил весьма неприглядную личность. А ведь я и не подозревал, что она существует.
Помолчав немного, Дэвид продолжал:
— Оскар Уайльд сказал: «Человек убивает того, кого любит». Я был зол на тебя, Саманта, я хотел причинить тебе боль из-за того, что ты не согласилась подчиниться мне, и еще потому, что ты по неведению несправедливо обвинила меня. Все это заставило меня быть жестоким с тобой, и в этом я преуспел!
Он посмотрел на меня и сказал:
— Прежде всего я хочу, чтобы ты знала, что Беттина Лейтон не ехала со мной в Америку в качестве моей любовницы. Много лет назад у нас с ней действительно был роман, который мало что значил для нас обоих. Потом я познакомил ее с моим издателем Фрэнком Лейтоном, и она вышла за него замуж. Когда я получил телеграмму с просьбой приехать в Голливуд, Лейтон сказал, что они с Беттиной поедут вместе со мной.
Я легонько вскрикнула, и Дэвид сказал:
— Но то, что ты так подумала, было вполне объяснимо, особенно после моего поведения в Брэй-парке, но это лишь распалило мой гнев, поскольку в душе я сознавал, что ты была вправе огорчаться и что я вел себя, как последний хам.
— О нет, Дэвид! — снова сказала я.
— Это правда, — резко возразил он. — Ты думаешь, я не знаю, что был достоин презрения? И поэтому, Саманта, я причинил тебе боль, и в этом своем стремлении ранить тебя я наказал не только тебя, но прежде всего самого себя. Видишь ли, моя дорогая, — сказал он, и в голосе его послышались теплые нотки, — больше всего мне нравилась в тебе твоя наивность. Я никогда еще не встречал женщины менее самоуверенной, более нежной, более уступчивой и словно не ведающей о силе своей красоты. Я любил тебя за это, и мне так многому хотелось научить тебя! Но более всего я любил тебя за твою невинность. И поняв это, я не должен был пытаться совратить тебя, нет, я должен был пасть не колени и возблагодарить Всевышнего за то, что встретил тебя.
Я удивленно взглянула на Дэвида.
— Ты хочешь сказать, что моя неопытность… больше не смущает тебя?
— А ты думаешь, я хотел бы видеть тебя другой? — свирепо спросил Дэвид. — Я люблю тебя, Саманта, и убью всякого, кто посмеет дотронуться до тебя! Ты моя! Моя с того самого мгновения, когда мы впервые поцеловались на набережной. Это был удивительный, волшебный поцелуй, которого я никогда не смогу забыть!
