Джиллиан Хантер - Порочен, как грех
– Должна ли я понимать так, что вы следили за мной сегодня на балу у Грейсона?
– Ну и что с того? Это был бал. И вы разговаривали в саду, а не в исповедальне.
– Это был приватный разговор.
– А я, как будущий муж Элетеи, полагаю необходимым быть в курсе ваших отношений с моей женой.
Она поджала губы, не совсем скрывая улыбку.
– Ваша будущая жена. И она любит вас. Это и было главное, о чем мы разговаривали.
– Мне кажется, что в этом упрощенном объяснении отсутствует большая часть… например, как вы познакомились и по какой причине в прошлом году – и это видели – Элетея была у вас в доме.
Ее глаза сузились.
– Кто это вам сказал?
– Значит, она была у вас.
– Я ничего подобного не утверждаю, – сказала Одри язвительно. – Я говорю только, что она вас любит.
Гейбриел кивнул:
– Да. Но я не могу не задаваться вопросом, скольких мужчин она еще «любила» до меня.
Полуулыбка Одри не подтвердила и не успокоила его опасения.
– Разве это имеет значение? Стала бы она менее желанна вам, если бы была такого сорта женщиной, которых вы еще недавно находили неотразимыми?
Он сжал губы.
– Это другое дело. Я хочу на ней жениться.
– Как сильно? – с любопытством спросила она, наклонив голову набок.
– Настолько сильно, что я никогда в жизни не приду сюда и не посмотрю ни на какую другую женщину.
Она задумчиво усмехнулась:
– Влюбленный Боскасл – это воистину страшная сила. Вы очень сильный, Гейбриел. Полагаю, сегодня ночью мне будет сниться этот разговор. Как это вам, мужчинам из рода Боскаслов, удается вносить во все столько пылу?
– Скажите мне правду.
– Я уже сказала. Она вас любит. Это очень просто, не так ли?
– Черт побери, Одри. Вы знаете, о чем я спрашиваю, – она приходила сюда работать? Она спала с кем-то из этих мужчин, которых я встречал там, внизу? Или напротив которых я сидел за карточным столом? Я должен знать.
– Тогда спросите у нее.
Он встал, разочарованный, испуганный, – но все же ему нужна была правда.
– Я думаю, вы всегда любили ее, – тихо сказала она, когда он повернулся к ней спиной. – А теперь она возвращает вам вашу любовь. Остается только доказать, что вы – ее герой.
– Ее герой? – Он оглянулся, покачал головой: – Я оставляю вас, мадам, находясь в еще большем замешательстве, чем был, когда вошел сюда.
– Вам совершенно незачем вообще уходить, Гейбриел, – сказала она с обворожительной улыбкой.
Но он ушел еще до того, как она успела что-либо добавить к своим словам.
Глава 36
Гейбриел торопливо спускался по главной лестнице, меньше всего думая о приличиях. То есть о том, чтобы самому придерживаться приличий по крайней мере. Отношения Элетеи с Одри Уотсон оставались тайной, требующей разгадки. Но как заметила Одри, он жил на самом краю приличного общества все время, сколько себя помнил.
Игрок. Негодяй. Вчера по уши в долгах, сегодня с деньгами. Отчим бил его по голове, крича о его бестолковости прямо в ухо так часто, что он частично потерял слух, с одной стороны, и подозревал, что, с другой стороны, его умственным способностям был нанесен ущерб.
Однако он выжил. Благодаря силе воли, унаследованной им от его отца, и упрямству французской крови, унаследованной от матери, ему удалось стать хорошим кавалерийским офицером, непобедимым игроком и составной частью печально знаменитой ветви его семьи.
А Элетея не изгнала его из своей жизни – благословенное чудо, учитывая, что она видела его в худшие моменты его жизни и не отказалась от него, по причинам, которых он никогда не мог понять. Он любил ее. И кто бы не любил ее, находясь в здравом уме? Что она в нем нашла? Он был человек подозрительный, неискренний, порывистый и вдобавок в шрамах.
Гейбриел знал только одно: когда его сбивали с ног, он поднимался, часто шатаясь, оцепеневший и онемевший, но иначе он не мог. В тот день, когда он не сможет поднять свое закаленное в боях тело с земли, – он умрет. Жизнь нападала на него. Он в ответ нападал на нее и на самого себя. Он никогда не стремился быть героем, возможно, кроме тех моментов, которые касались Элетеи, и если она считает его храбрецом, ну что же, он хорошо постарался, чтобы одурачить ее, вот и все.
Гейбриел спустился по лестнице в холл на нижнем этаже, глядя на картины, которые призывали его к тому, что теперь можно назвать его прошлой жизнью. Куртизанки выставляли напоказ утонченную красоту; их искусство считалось в Лондоне легендарным. Гейбриел узнал выдающегося члена военного министерства, секретаря Ост-Индской компании и какого-то виконта, который прославился как художник-портретист. Затем он услышал, как кто-то зовет его по имени; он остановился в нерешительности, и одетая в темное женщина появилась из-за буфета, подняв бокал бренди в знак приветствия.
– Время к полуночи, Золушка. Я должен вернуться домой.
Они с Дрейком прошли к двери вместе в дружелюбном молчании, а там чопорный дворецкий миссис Уотсон поклонился им и щелкнул костлявыми пальцами. Появились два лакея с факелами, чтобы осветить им дорогу до экипажа.
– Могу ли я помочь вам чем-либо, чтобы ваша дорога домой была более приятной, лорд Дрейк… сэр Гейбриел? – спросил дворецкий, также крепко заведенный, как континентальные часы.
Дрейк быстро прошел мимо него.
– Мы завершили ночь. Если я могу дать…
Гейбриел взглянул на только что прибывшего гостя, который задержался на нижней ступеньке, и его взгляд мгновенно стал жестко-презрительным. Он остановился, в то время как Дрейк продолжал свой путь к карете. Человек в вечернем плаще на леопардовой подкладке узнал его и криво улыбнулся:
– А, сэр Гейбриел, вижу, мы опять встретились – и опять в доме блудницы.
Дрейк повернулся, его красивое лицо потемнело.
– Прошу прощения, сэр? Вы обратились к моему кузену?
Легкое движение Дрейка послужило каким-то знаком. Еще мгновение – и его братья Хит и Девон Боскаслы присоединились к нему на тротуаре, их кучер и два лакея стали позади в нескольких шагах. Гейбриел посмотрел на зловещие дубинки, которые держали в руках его кузены, потом твердо покачал головой.
Это было его сражение.
– Лорд Хазлетт, – холодно сказал он, – я и вправду очень надеялся, что мы с вами снова встретимся. Между нами осталось кое-что недоговоренное.
Гай смотрел мимо него в освещенный свечами холл борделя. У него было жесткое лицо человека, обладающего привилегиями, привыкшего использовать других, человека, который действительно уверен, что имеет право делать то, что ему заблагорассудится. Теперь, когда он стоял перед сэром Гейбриелом Боскаслом и его двоюродными братьями, он, казалось, предполагал, что они разделяют его пренебрежительное отношение к женщинам и ко всему миру вообще.
