Лоретта Чейз - Последний негодник
Но просто подумать ей оказалось недостаточно.
Она все-таки его поцеловала.
Хотя она еще не окончательно выжила из ума. Согласно ее намерениям поцелую полагалось стать быстрым, кратким салютом его рыцарству. Ее губы чуть коснулись бы его щеки, олицетворяя дружеский жест за хорошо проделанную работу.
Но Эйнсвуд повернул голову и украл поцелуй с ее губ, а когда его руки крепко обхватили ее, она поняла, какой же была мошенницей, притворяясь, что рассчитывала на нечто меньшее.
Рот, сокрушивший ее губы, не был нежным, не убеждал, как прошлым вечером, а стал сердитым и настойчивым.
Ей бы отпрянуть прочь, но она понятия не имела, как противиться тому, чего желала так сильно. Так что ей оставалось только сдаться. Она обвила руки вокруг шеи Эйнсвуда и стала просто упиваться этим бешеным жаром и гневом. Словно какой-то опасный напиток заструился по ее венам, заставив ее неугомонного чертенка плясать от безумной радости.
Не стоило ей чувствовать такое счастье, будто это она покоряла, а не ее завоевывали. Но Лидия радовалась, да так лихорадочно, потому что в этих крепких объятиях ее стиснули, припечатав так, словно Вир пытался намертво вобрать ее в свое тело. Вот где ей хотелось быть: стать его частичкой, будто у него не хватало какого-то куска, и могла его возместить, идеально дополняя, только она одна.
Он посильнее прижал рот, и она раскрыла губы и задрожала от преступного наслаждения, когда его язык вступил с ее в грешную схватку. Мощные руки дерзко блуждали по ней, словно она принадлежала этому мужчине, и никаких сомнений на этот счет не возникало. И в тот самый момент ей это казалось бесспорным.
Лидия позволила своим рукам двинуться вниз и проскользнуть под его жилет, и ее вновь затрясло, когда сильные мускулы, прикрытые лишь одной рубашкой, напряглись при ее прикосновении. Тогда она поняла, что столь же властна над ним. Ее поиски увенчались победой, когда она отыскала место на груди, где он не способен был скрыть от нее правду, где она чувствовала, как под ее ладонью бешено бьется его сердце.
Лидия ощутила, как под ее ладошкой задрожал этот сильный мужчина, в точности, как и она от его прикосновений, и услышала хриплый жадный возглас, когда он дерзко сграбастал ее за ягодицы и прижал к жесткой выпуклости.
На сей раз слои нижних юбок не отгораживали ее от него, и этот изрядный ком и пульсирующий в нем жар вынуждали девушку поневоле откликаться. Пусть это было лишь мгновенное испуганное ответное действие, но Эйнсвуд, должно быть, его почувствовал, потому что отпрянул.
Он отклонил назад голову, схватил Лидию за руки и глухо промолвил:
– Проклятие, Гренвилл, здесь же публичное место.
Герцог отпустил Лидию, отступил на шаг и подхватил узел, который она неосознанно уронила. Затем свободной рукой схватил ее крепко за руку и твердой поступью повел вдоль улицы к ожидавшему их экипажу.
Аннет не полностью прикрыла дверь в подвал, когда услышала поспешный звук шагов: кто-то приближался, а не удалялся от нее. Выглядывать она не стала, а только прислушалась. И услышала звук удара о стену, возню и какое-то мычание.
В Париже Аннет доводилось работать на улицах в самых отвратительных трущобах. Ей не составило труда распознать шум потасовки, знакомый по нападениям в темных переулках. Во времена своей растраченной молодости иной раз она служила приманкой для пьяных, завлекая бедняг в засаду.
Раздался сердитый голос. Говорил англичанин и явно не ее мерзкий клиент. Потом подождала, прислушиваясь, пока удаляющиеся шаги не подсказали ей, что обладатель сердитого голоса удалился в сторону узкого дворика.
Затем она выскользнула в дверь и осторожно вскарабкалась по ступеням. Места там было чуть больше прохода, и темно, за исключением хилого света, просачивающегося из нескольких оконец откуда-то сверху. Тем не менее разглядеть, чье тело валяется на земле, света ей хватило.
Аннет подошла поближе. К ее разочарованию эта свинья еще дышала. Она поискала вокруг, чем бы его прикончить, но в пределах досягаемости не наблюдалось никакого подходящего оружия, даже отбившегося кирпича. Слишком уж чистенькое и респектабельное это место, подумала она, обманувшись в своих надеждах. Тут ее взгляд уперся в коробку. Девушка потянулась к ней. Мужчина вдруг застонал и задвигался. Аннет пнула его в голову, сграбастала коробку и была такова.
В то же самое время Вир наблюдал, как Гренвилл забирается в экипаж, и мечтал, чтобы кто-нибудь пнул в голову его.
Он хмуро зыркнул на Джейнза, сидевшего на месте кучера и нацепившего на лицо омерзительную всепонимающую улыбочку.
Подлец видел все.
Да любой прохожий на Тоттенхем Корт-роуд мог на них наткнуться. В отличие от Джейнза, впрочем, люди не распознали бы, что обхватила Вира женщина, как удав, пытавшийся его сокрушить и сожрать одновременно.
Вир бросил Лидии узел, поспешно залез внутрь и шлепнулся на сиденье.
Экипаж резко набрал ход, отчего Гренвилл бросило на герцога. Она поспешно выправилась, что по непонятной причине разгневало его.
– Оставьте это. Поздновато что-то изображать пристойность, – резко бросил он. – Эти сплетни послужат закуской на любой пирушке все последующие двенадцать месяцев. Если кто нас увидел, то завтра к полудню разнесется по всему Лондону, что, дескать, герцог Эйнсвуд имеет склонность к мальчикам.
– Сами оставьте. Поздновато что-то беспокоиться о скандале, – холодно ответствовала она. – Вы питали сплетнями бесконечное число пирушек многие годы. И вот сегодня ночью вдруг решили проявить чувствительность к общественному мнению.
И она стрельнула в него взглядом, словно швырнула горсть острых синих льдинок.
Ему не требовалось больше света, чтобы узнать эту синеву льда, или термометр, чтобы измерить степень холода.
– Нечего бросать на меня свои убийственные взгляды, – вскипел Вир. – Вы первая начали.
– Что-то я не слышала, чтобы вы кричали «Помогите», – презрительно напомнила драконша. – И не заметила, чтобы вы оказали хоть малейшее сопротивление. Или я должна поверить, что эти два тумака, которыми вы наградили того извращенца, ослабили вас настолько, что вы не смогли отразить мой штурм?
Он даже и не думал сопротивляться. Если бы не начала она, он сам бы начал, что было бы глупо, он просто растревожил бы себя по пустякам. Даже если он унизительно возбужден из-за этой бешеной высокомерной особы, то вряд ли мог утолить свою похоть посреди оживленной улицы. И нигде бы вообще не мог получить удовлетворение. Поскольку она ведь неопытный новичок.
И не особенно-то из-за нее он и возбудился, приговаривал он про себя. Все дело в обстоятельствах. Опасность-то еще как может разбудить страсть.
