Кэтлин Вудивисс - Лепестки на воде
Когда Гейдж принялся играть с Эндрю на ковре в гостиной, расстояние между ним и Шимейн увеличилось, и она вздохнула с облегчением. Но, продолжая тереть морковь, она время от времени украдкой поглядывала на него, невольно смотрела на его бедра, обтянутые кожаными бриджами, Шимейн окончательно смутилась — выпуклость под мягкой кожей напомнила ей о видении длинного нагого тела, осыпанного капельками воды. Внутри у Шимейн словно распустился горячий цветок, дыхание прервалось, пока она не опомнилась и не взяла себя в руки. Пожалуй, если бы Гейдж вновь застал ее во время купания и смотрел бы на нее так же, как в ту ночь, Шимейн не стала бы так настойчиво требовать, чтобы он ушел.
За ужином разговор не клеился. Гейдж и Шимейн остро осознавали присутствие друг друга, но не хотели выдавать ни свои мысли, ни нарастающее возбуждение. Разделенные столом, они то и дело встречались взглядами, словно лаская друг друга. От случайного прикосновения рук кожа вспыхивала, дыхание учащалось. Любого невнятного слова и жеста хватало, чтобы привлечь внимание. Позднее, когда они вновь задели друг друга, расходясь в тесной кухне, вспыхнувшее в них пламя стало сладкой, но нестерпимой мукой, избавиться от которой невозможно.
Гейдж часто вспоминал о той минуте, когда он закончил вытирать волосы и повесил полотенце на шею. В полумраке спальни он заметил Шимейн — сразу, когда она начала бесшумно отступать в комнату Эндрю. Ее глаза поблескивали, отражая падающий в окна лунный свет и выдавая направление взгляда. Гейдж не осмеливался сдвинуться с места, боясь перепугать ее — чувствовал себя, как прикованный к столбу человек, подвергшийся чарам искусительницы. Воспоминания завораживали и вместе с тем пробуждали мучительное вожделение, несмотря на все попытки сохранять внешнее спокойствие и невозмутимость. Гейдж мечтал о других таких же моментах, когда он посвятит Шимейн в сокровенные тайны мужского тела.
После обеда Гейдж обнаружил, что у него пропало всякое желание сидеть над чертежами. Остаток дня он провел, выявляя ошибки, допущенные подмастерьями в его отсутствие, и мечтая расслабиться и заняться чем-нибудь, кроме работы. В нарастающем раздражении он поднялся из-за стола, объявил, что на сегодня хватит, и предложил Шимейн занять коридор, если она хочет искупаться. Уложив Эндрю спать и вернувшись в гостиную, Гейдж увидел, что Шимейн уже таскает ведра с горячей водой. Усевшись в качалку у камина, он открыл книгу, надеясь, что она отвлечет его от необъяснимого волнения. Несмотря на сознательные попытки сосредоточиться на содержании книги, слова лишь ненадолго приковывали его внимание — взгляд то и дело скользил поверх страниц, в сторону Шимейн, снующей из кухни в коридор и обратно. Вылив в корыто последнее ведро воды, она остановилась возле качалки, повесив на сгиб локтя полотенце и мгновенно завладев вниманием Гейджа.
— В чем дело, Шимейн?
— Сегодня похолодало, сэр, и я подумала, что вам захочется вымыться дома, — сбивчивой скороговоркой объяснила она. — Я взяла на себя смелость приготовить ванну, если вы не возражаете.
Купание в корыте с горячей водой было роскошью, которую после смерти Виктории Гейдж позволял себе нечасто. Он был слишком занят работой и хлопотами по дому, а ночных омовений в ручье хватало, чтобы содержать тело в чистоте. Любой благоразумный человек счел бы предложение полежать в горячей ванне соблазнительным, и Гейдж не стал исключением.
— А как же вы, Шимейн? — в замешательстве спросил он. — Чтобы вновь нагреть воду, понадобится немало времени. Вы согласны ждать допоздна?
— Горячей воды хватит и вам, и мне, сэр, — ответила Шимейн, кивнув на громадный котел, принесенный ею из сарая и повешенный над огнем. — По-моему, это несправедливо: вы вынуждены мерзнуть в ручье, когда ваша служанка наслаждается горячей ванной. — Склонив голову набок, она спросила: — Так вы хотите вымыться, сэр?
— Разумеется! — Поднявшись, Гейдж отложил книгу и принялся развязывать тесемки на вороте рубашки. — Откровенно говоря, сегодня купание в ручье меня не прельщало.
— Так я и думала, — с улыбкой пробормотала Шимейн. Протянув Гейджу полотенце, она указала в сторону заднего коридора, и, подражая манерам чопорной горничной, сделала книксен: — Все готово, милорд.
Карие глаза Гейджа ярко вспыхнули.
— Вы балуете меня, Шимейн.
Попытавшись скрыть румянец удовольствия, она нахмурилась:
— Как же я балую, сэр?
— Балуете вашим присутствием, Шимейн, — внезапно признался Гейдж.
Неужели она мешает ему, недоумевала Шимейн. Странно, впервые ей хотелось находиться рядом с человеком, который, наверное, не желал иметь с ней ничего общего.
— Прошу прощения, сэр, — потупившись, пробормотала она.
Созерцая склоненную голову служанки, Гейдж насмешливо улыбнулся.
— Впервые в жизни я стал наблюдать, как колышутся женские юбки.
Шимейн в изумлении вскинула голову и уставилась на него, приоткрыв рот. Гейдж не дрогнул, и девушка наконец выдохнула:
— Вы и вправду способны довести до белого каления самого дьявола.
Гейдж с сомнением приподнял бровь:
— Жаль, что вы столь высокого мнения о моем остроумии, а не о сдержанности.
Он пересек комнату, на ходу снимая через голову рубашку. Шимейн повернулась, удивленная его признанием, и тут же поняла, что допустила ошибку, глядя вслед Гейджу. Вид упругих мышц, играющих под гладкой бронзовой кожей, взволновал ее.
Гейдж помедлил у двери и, обернувшись, взглянул на нее с усмешкой:
— Пожалуй, не буду просить вас потереть мне спину.
Шимейн чуть не рассмеялась, представив, как удивился бы Гейдж, если бы она исполнила его просьбу. Понимая, что хозяин намеренно подтрунивает над ней, она махнула рукой:
— Ступайте, сэр! Вы совсем меня запутали!
Дверь за Гейджем закрылась, и из-за нее донесся негромкий смех. Улыбаясь самой себе, Шимейн принялась замешивать тесто для хлебцев, чтобы испечь их на следующее утро; она невольно вспоминала, как раздевался хозяин, и щеки ее зарделись румянцем; в глубине души вновь проснулось странное, неутолимое желание, которое постепенно росло и ширилось — ее юное тело жаждало ласк человека, чье лицо Шимейн каждую ночь видела во сне.
Когда Гейдж вновь вышел на кухню, на нем были только кожаные бриджи. Он шлепал босыми ступнями по полу, черные волосы влажно блестели в свете лампы. Не сказав ни слова, он направился к камину, набрал два ведра воды из котла, кипящего над огнем, и понес их в задний коридор, где вылил в корыто. Еще дважды он возвращался к камину и наполнял ведра до краев. Наконец он остановился перед Шимейн, поклонился и учтиво шаркнул ногой, изображая лакея.
— Ванна ждет, миледи.
Шимейн подбоченилась и скептически приподняла бровь.
— Ну и ну! Ваша светлость решили прислуживать служанке? — насмешливо осведомилась она, но ее глаза ярко блестели, гипнотизируя Гейджа. — Как будто я сама не могла вылить воду и наполнить корыто! Мы поменялись ролями, мистер Торнтон?
Гейдж усмехнулся и оглядел Шимейн так, что она вспыхнула — он не сделал ни малейшей попытки скрыть желание, горящее в его глазах.
— Будьте осторожны, Шимейн. Вода слишком горяча для женщины с такой тонкой и нежной кожей, и если вы вскрикнете, я не выдержу и брошусь на помощь. На этот раз вы так легко не отделаетесь. Я не расположен слушаться ваших приказаний.
Он не спеша прошел в спальню, не зная, что изумрудные глаза следят за каждым движением его мускулистого тела. Увы, ее чувства одержали верх над рассудком — Шимейн глубоко вздохнула и отвернулась. Из-за таких досадных поражений ей, возможно, придется нарушить свою клятву оставаться девственницей все семь лет каторги, тем более что соблазны начались в первый же год.
Для взрослых обитателей дома эта ночь прошла в бессонном молчании. Они лежали каждый в своей постели, глядя, как пляшут тени на потолке, прислушиваясь к звукам, доносящимся из верхней или из нижней спальни, — скрипу кровати, кашлю, вздоху. Было уже поздно, когда Шимейн поняла, что лежит неподвижно, прислушиваясь к тому, как ворочается в постели Гейдж. Но едва закрыв глаза, она представляла себе, как Гейдж стоит возле ее кровати, устремив на нее полный желания взор, а она страстно распахивает объятия…
Этого не будет никогда! Упрекая себя в бесстыдстве, Шимейн решительно отогнала прочь назойливые мысли. Прижав к уху подушку и отгородившись от звуков, она принялась мысленно читать все стихи, которые знала наизусть. Постепенно ей удалось убаюкать себя. Вздохнув, Шимейн перевернулась на другой бок и поплыла в царство Морфея.
Внизу, в своей одинокой постели, Гейдж пытался затушить пламя страсти, лишающее его сна. Перед глазами вставало мучительное видение — Шимейн, лежащая наверху, в узкой кровати — тяжелые косы извиваются на обнаженной груди, руки тянутся к нему… Он видит блеск желания в ее глазах, видит, как приоткрываются пухлые губы, жаждая поцелуя. Всеми фибрами своего существа он чувствует возбуждение и восторг, представляя, как проникает в ее лоно, а стройные ноги Шимейн обхватывают его тело. Но страсть не находила выхода, а возбуждение мешало заснуть. С трудом он заставил себя думать о другом, менее приятном, что в конце концов принесло ему покой и глубокий сон.
