Жюльетта Бенцони - Недостойные знатные дамы
— Там, куда я пойду, у нее нет друзей! И я не оставлю это преступление безнаказанным. Молодой француз любил меня, он хотел увезти нас с собой… Я хочу отомстить!
Не желая ничего слушать, Кейт стрелой помчалась к французскому посланнику и все ему рассказала; голос ее звучал так убедительно, что ей сразу поверили. Спустя час в дом к Молли Сиблис явились с охраной служащие посольства и обнаружили там остывший труп несчастного Сент-Андре.
Убийцу мгновенно арестовали. Кейт была права: там, куда она обратилась, у Лондонской Красавицы друзей не было…
Подвергнутая пытке, Молли быстро созналась во всех своих преступлениях. Похоже, ей даже доставляло удовольствие перечислять их и подробно расписывать, как умирали ее жертвы; особенно охотно она рассказывала о смерти своего супруга.
Королевский суд приговорил Молли Сиблис к повешению, однако ей не довелось подняться на Тайбернский холм, где высилась виселица. У нее действительно повсюду были друзья, которые предупредили короля, что собираются повесить самую красивую женщину Лондона. И Карл II, великий ценитель женской красоты, заменил смертную казнь ссылкой на Антильские острова. Молли препроводили на корабль, который должен был отплыть на заре; но вечером на корабль явились люди в масках, забрали ее и увели в неизвестном направлении. Спустя сутки, ночью, легкая фелука доставила Молли во Францию. Считают, что эти сутки Лондонская Красавица провела в постели Карла II, пожелавшего лично убедиться, действительно ли эта женщина столь прекрасна, как говорили.
В Париже, где Молли обосновалась под чужим именем, она продолжила свои подвиги. Однако Франция — не Англия. Кроме того, Молли допустила роковую неосторожность: она сделала своим любовником лейтенанта полиции, который оказался нечувствительным к некоторым проявлениям английского юмора. Кончилось тем, что в один прекрасный вечер, при свете факелов, месье де Рени попросту отправил Молли Сиблис на эшафот…
УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА ЛЕЗЮРКА (Дело о лионской почте)
Страшная Революция окончилась, и гражданин Жозеф Лезюрк, сумевший пережить ее без единой неприятности, мог считать себя человеком счастливым. Это был высокий малый тридцати трех лет от роду, с приятным лицом, обрамленным льняными волосами, которые нередко встречаются у уроженцев северных провинций. У него была очаровательная жена, красивая, нежная и добрая, которой очень подходило ее имя Жанна-Эме . Она и трое детей составляли все счастье Лезюрка. Денежные дела его не беспокоили совершенно, поскольку в смутное время он сумел совершить ряд удачных спекуляций с национальным имуществом и тем самым сколотить себе изрядный капитал. Теперь он до самой смерти мог безбедно жить на ренту с этих денег. Не так плохо для тридцати трех лет!
Утром 11 мая 1796 года жизнь, как никогда, улыбалась Лезюрку. Погода была великолепная, и лотки цветочниц на Новом мосту, где он имел обыкновение прогуливаться, расцветали всеми красками весны. Здесь же гомонили разносчики, придававшие праздношатающейся по знаменитому мосту толпе живости и веселья. Синее небо отражалось в водах Сены, и казалось, будто реку только что выкрасили ярко-голубой краской.
Действительно, более удачной погоды для прогулки выбрать было просто невозможно, и Лезюрк, гордый своей новой фрачной парой орехового цвета, которую вчера принес ему портной, не спешил вернуться к себе на улицу Монторгей. Все было прекрасно, и единственное, чего не хватало Лезюрку, — это приятеля, с которым можно было бы поболтать, прогуливаясь среди многочисленных лотков торговцев, лодочников и просто зевак. Когда ты счастлив и светит солнышко, так и хочется поделиться своим счастьем со всеми на свете!
И вожделенный приятель появился — из-за спины торговки вафлями неожиданно вынырнул некий Гено, подрядчик, занимавшийся армейскими перевозками. Родом он, как и Лезюрк, был из Дуэ, но приятели долго не виделись, поскольку Гено в силу своих занятий никогда не засиживался на одном месте.
Мужчины от души обнялись и расцеловались.
— Так, значит, ты в Париже? — воскликнул Лезюрк. — А я думал, ты еще в Шато-Тьери.
— Я только что приехал! — воскликнул Гено. — Меня вызвали во Дворец правосудия. Ты, наверное, знаешь, что один из убийц, проходящих по делу о лионской почте, был задержан именно в Шато-Тьери — в том самом пансионе, где остановился и я. Так вот, в момент ареста полиция изъяла все найденные в доме бумаги, в том числе и мои. Естественно, я потребовал их вернуть! И теперь меня вызвали во Дворец правосудия — видимо, чтобы вернуть мне мои бумаги. Я как раз туда направляюсь и поэтому, к моему великому сожалению, вынужден тебя покинуть, иначе я рискую опоздать.
— Ну нет, я не согласен! Ты же знаешь, у меня масса времени, и если ты не возражаешь, я пойду с тобой. Мы поболтаем по дороге.
И мужчины направились к Дворцу правосудия, чьи средневековые башенки щедро золотило утреннее солнце. Они и не подозревали, что их уже ведет рука судьбы.
Дело о лионской почте обсуждалось в Париже на всех углах. Несколькими неделями раньше, 27 апреля, или, как тогда говорили, 8 флореаля, почтовая карета из Лиона загружалась во дворе «Пла д'Этен» на улице Сен-Мартен, где были расположены конторы почтовых перевозок. Груз был очень ответственный: в лионскую почтовую карету загрузили не только мешки с письмами, но и семь миллионов ассигнациями. Это было жалованье для солдат Итальянской армии, которой командовал некий Бонапарт, почему-то постоянно одерживавший самые неожиданные победы.
Почтовую карету, представлявшую собой длинный ивовый возок, запряженный тремя могучими першеронами, сопровождали кучер Эскофон и форейтор Оде-бер. Мест для пассажиров в возке не было, кроме одного — на облучке, рядом с кучером. Обычно за приличное вознаграждение оба сопровождающих позволяли себя уговорить и брали одного пассажира, не боявшегося непогоды.
На этот раз пассажиром стал Пьер Лаборд, виноторговец из Тур-де-Пен, который попросил довезти его до самого Лиона. Паспорт у Лаборда был в порядке, за место он заплатил, и никто, глядя на него, не заметил ничего необычного. Напротив, необычным работники почты сочли тот факт, что карету, доверху набитую деньгами, отправляют по дороге, кишащей разбойниками, без всякого эскорта.
— Такие деньги — и всего два человека! Ну три, вместе с пассажиром… Маловато для подобного груза, — говорили они. — Директория могла бы послать вместе с вами хотя бы взвод жандармов.
— У жандармов и без нас есть чем заняться, — отшучивался Эскофон. — Мы с Одебером лучше всяких жандармов защитим нашу повозку от разбойников. Дорогу мы хорошо знаем, спешить не будем и к черту в пасть не полезем.
