Яна Долевская - Горицвет
В ярмарочные дни притоны на Вилке наполнялись толпами приезжих. Благодаря им примерно за один месяц владельцы сомнительных заведений получали доходы, позволявшие им безбедно переживать наступавшие вслед за тем времена относительной скромности и воздержания. Гомерические пиры в тамошних трактирах с музыкой и откровенными танцами, горы выброшенного на игральные столы золота, громкие скандалы и драки, нередко кончавшиеся смертоубийством, яркие ночные фейерверки, осыпавшие разноцветными звездами прилегающие окрестности, — все это стало неотъемлемой принадлежностью жизни города во время ежегодных ярмарок и в слегка приглушенном варианте сопровождало ее повседневно.
Темные, грязные улочки некогда смирной слободы вообще пользовались самой невыгодной репутацией. Вилка считалась не только рассадником всяческих безобразий, но и убежищем беглых преступников, едва ли не общеизвестным местом укрывательства самых отпетых злодеев не только Нижеславской, но и близлежащих губерний. Причем странным образом ни у полиции, ни у гражданских властей, не смотря на всем известное положение дел, до разорения этого «осиного гнезда» как-то не доходили руки. Напротив, стражи порядка очень редко наведывались на Вилку, и по слухам, служивший там бессменно уже лет двадцать участковый пристав Никодим Федотыч слыл среди вилкинских обитателей своим человеком.
Приехав на Инскую ярмарку вместе с Грегом, Соломон Иваныч весьма скоро приобрел необходимые им по делу знакомства, в том числе и среди завсегдатаев Вилки. Ему с патроном даже пришлось первое время, пока у Грега было игривое настроение, прожить в меблированных комнатах, устроенных для пущего удобства публики прямо в верхнем этаже главного тамошнего игорного дома. Так что Шприх успел очень не плохо узнать бывшую рыбную слободку, принятый там образ жизни, царившие среди ее жителей нравы и обычаи, равно как и всех сколько-нибудь заметных гостей, наведывавшихся туда в определенные дни из Инска или Нижеславля. Поэтому, узнав о месте предстоящего свидания с Охотником, он не мог про себя не одобрить выбор начальства. Более безопасного уголка для приватных встреч нельзя было и придумать.
Ровно в половине шестого пятничного вечера Соломон Иваныч как бы невзначай поймал на Садовом Бульваре извозчика и велел везти себя к трактиру «Выпь».
Пролетев стремглав по Бульвару и свернув на набережную, извозчик осадил чалую кобылку — там, где заканчивался свет последнего городского фонаря, в наступивших сентябрьских сумерках дорога превращалась в малоразличимую полоску глинистой земли. Городская набережная очень скоро перешла в обычную сельскую дорогу, проложенную вдоль берега. Езда становилась все неспешней и тягостней.
Лиловая сумеречная мгла, перетекая в такую же мутную даль, розовеющую на западе, окутывала все, что еще мог различить человеческий глаз, какой-то зыбкой неподвижной пеленой. Темные кусты и нависающие над дорогой ряды деревьев образовывали непроницаемую безмолвную стену, за которой должно было скрываться что-то недоброе. От широкого речного простора, опутанного той же двойственной лилово-розовой паутиной, тянулся прохладный свет. Слабый ветер доносил с берега запах тины и древесной гнили. Было почти по-летнему тепло и как-то гулко и пусто, как будто внутри стеклянной банки, возможно из-за близости большой, уже уснувшей реки, а возможно все из-за той же обвивающей все стеклянным сумраком ранней вечерней мглы, приглушающей шумы и стирающей облик предметов.
Соломон Иваныч поеживался. Наконец, за очередным изгибом дороги, впереди показалось несколько огоньков, словно бы мерцающих поперек реки над водой. Это были огни Вилки. Вслед за тем, по береговым откосам показалось сразу несколько лодок, перевернутых днищем вверх. Их черные силуэты отчетливо напоминали спины больших рыб, выброшенных на берег. Вскоре послышалось глухое тявканье собаки, какие-то нечленораздельные голоса и вполне явное, но все еще смазанное глубиной расстояния, звучание духового оркестра.
Через пять минут копыта лошади уже звонко стучали по деревянному настилу. За настилом начинался небольшой мост, упиравшийся в двухъярусную частную пристань — трактир «Выпь». Расплатившись с извозчиком, Соломон Иванович прошелся, размял ноги. Встал, облокотившись о перила моста, глянул на растворенные в воде маслянистые пятна света, бьющего из окон трактира-поплавка, прислушался к дальним уплывающим звукам веселого вальса, и, щелкнув крышкой золотых часов, озабоченно взглянул на циферблат. Часы показывали ровно шесть.
— Не беспокойтесь, — услышал он за спиной тихий голос, — вы не опоздали.
Соломон Иванович оглянулся, чувствуя себя застигнутым врасплох, хотя вроде бы и не ожидал встретить опасность. В двух шагах от него на мосту стоял невысокий коренастый человек, одетый явно не по погоде в теплое толстое пальто, обмотанное вокруг шеи полосатым шарфом и черную каскетку со сдвинутым к носу козырьком.
— Если вы играете в покер, то вам лучше идти прямо к Херувимову. Его кабак здесь самый известный.
— Ах, да, — на бледном лице человека в толстом пальто промелькнула полуулыбка-полу усмешка. — Благодарю вас, я предпочитаю игры попроще.
Услышав отзыв, Соломон Иваныч в свою очередь широко улыбнулся, поняв, что Охотнику на самом деле нравятся только сложные игры, настолько сложные, что даже необходимый условленный порядок встречи с агентом он как будто извинял за его детскую наивность.
— Мне нужно очень многое вам сообщить, — поспешил сказать Соломон Иванович, — и смею надеяться, вы узнаете нечто весьма любопытное.
— Я читал ваши последние донесения, — прозвучало в ответ. — В них как всегда много толкового. Но должен сразу предупредить — все, касаемое коммерческих операций с землей и ваших махинаций с железнодорожной концессией, меня совершенно не занимает.
Шприх опешил от неожиданности. Как не занимает? Чего же ради он сюда притащился? Неужели мошенничество, то есть прямое воровство казенных средств на сотни тысяч рублей, втянувшее почти всю губернскую верхушку, включая вице-губернатора и нескольких влиятельных чиновников из Петербурга, больше не достойно внимания департамента полиции? Кто же этим заинтересуется, окружной прокурор, жандармы? Или… и тут мысль Соломона Ивановича сделалась столь тонкой, что он почувствовал болезненный импульс крови в левом виске. Или они все повязаны. Тогда приготовленное сообщение, в самом деле, покажется Охотнику смешным.
С другой стороны, избавление с помощью сыскной полиции от полдесятка жадных людей из казенных ведомств, негласно участвовавших в предприятии Грега, было немаловажным мотивом Соломона Ивановича, так как доходы поверенного напрямую зависели от доходов его доверителя, то есть Грега. И чем меньше захребетников пришлось бы одаривать плодами их общих трудов, тем на большее личное вознаграждение можно было рассчитывать. Но если уж государственные мужи готовы покрывать воровство друг друга, то почему бы не получить компенсацию за те же труды хотя бы от тех, кто при удобном стечение обстоятельств осмелится на шантаж? То есть, от Департамента полиции? Охотник, прожженная бестия, и не может не знать, как легко заполучить в свой карман немалые суммы, прикрывая чужие грешки.
