Джилл Барнет - Унесенные страстью
Помешать вам этого добиться.
Марк ТвенКирсти ничего не было слышно из-за двери. Она проклинала своего прапрадедушку. Тот по всему дому понаделал слишком уж толстые двери. Если бы такие здоровенные двери были в Харрингтон-Холле, она бы никогда ничего не услышала. Как же она узнает, что на уме у отца, если не сможет подглядывать за ним и подслушивать? Это было просто возмутительно – еще одно словечко с урока грамматики. Хуже того – не было даже замочной скважины, чтобы подсматривать!
Ну где это слыхано – дверь без замочной скважины?
В конце концов она сложила ладошку лодочкой, покрепче прижав и ее, и свое ухо к двери. Если как следует прислушаться, то можно, похоже, расслышать голос дяди Калема. Голос затих, и девочка повернула голову, пытаясь хоть что-нибудь расслышать другим ухом.
– Ага! Это что же я вижу – маленькая бесстыдница подслушивает под дверью?!
Кирсти так быстро отдернула голову, что Грэм и сплюнуть бы не успел.
– Фергюс!
Он подхватил ее и поднял высоко над головой.
– Это кто же? Сдается, я поймал домовенка. Шныряет тут по дому, высматривая, как бы утащить у людей сновидения.
– Каждому известно, что домовые не таскают сновидения у людей.
– Неужели?
– Да. – Девочка наклонилась к его лицу совсем близко, согнула пальцы, как когти, и помахала ими у Фергюса перед носом. – Домовята по ночам залезают к тебе в постель и сажают бородавки тебе на нос!
Старик громко, от души расхохотался.
– Уж не думаешь ли ты посадить бородавку мне на нос?
Кирсти скрестила руки и решительно помотала головой.
– Я ведь не домовенок!
– Дай-ка я гляну!..
Он притянул ее так близко к своему старому обветренному лицу, что они столкнулись носами. Туман и утренняя роса осели на седых волосах старика и его бороде; он испещрил его морщины и дубленую кожу, точно капли дождя. Лицо у Фергюса Мак-Лаклена было похоже на сливу, в которую запустили желудем. Нос у него был мясистый и круглый, а глаза ярко-зеленые; они сверкали из-под бровей, кустистых и мохнатых, словно громадные гусеницы. Щеки его были красновато-лиловые, похожие на сладкие засахаренные вишни; некоторым из девочек в школе присылали такие их родители в награду за хорошую учебу или просто потому, что скучали по ним.
Фергюс прищурился, глядя на нее.
– Ух! Ты права. Теперь-то я вижу. Ты вовсе не домовенок.
– Я же тебе говорила!
– Хм, значит, это какая-нибудь маленькая зверушка!
– Я не зверушка! Я – Кирсти!
– Какая же ты Кирсти? Она ведь была совсем крохотная – вот такого росточка! Не можешь ты быть моей Кирсти!
– Но я же Кирсти!
Фергюс, опустив девочку, продолжал над ней подшучивать, притворяясь, что он ей не верит, и подняв невероятную кутерьму. Он обошел вокруг нее, задумчиво теребя свою бороду. Потом наклонился, прищурившись, и стал разглядывать ее.
Фергюс наотрез отказывался носить очки. Он заявлял, что и так прекрасно все видит и ни к чему ему цеплять эти круглые стекла себе на нос, точно он какой-нибудь «старый дурень». Старик утверждал, что если бы Всевышнему было угодно, чтобы он, Ферпос, носил очки, он бы так и родился с ними. Даже ее маме не удавалось уговорить его. Девочка рассмеялась и, подбоченившись, стала кружиться вместе со стариком.
– Я выросла на целых три дюйма!
– Да уж, малышка, я вижу, ты и в самом деле выросла!
– И я теперь дома, Фергюс! Я дома!
Старик перестал дурачиться и снова сжал ее в своих медвежьих объятиях.
– Ага, – проворчал он хрипло. – Ты дома, малышка.
Он одним махом посадил ее к себе на широкие плечи и понес по коридору.
Кирсти подпрыгивала у него на плечах, воображая, будто она один из полудобрых рыцарей, скачущий на громадном боевом коне. Спустя минуту она похлопала Фергюса ладошкой по голове.
– Куда мы едем?
– Я хочу забрать Грэма.
– Зачем?
– Потому что у меня есть сюрприз для вас обоих.
– Сюрприз?
– Ну да.
– А какой?
– Ну, знаешь... Если я скажу тебе, то ведь это уже не будет сюрпризом, правда?
– Пожалуйста, Фергюс... пожалуйста, скажи мне до того, как ты скажешь Грэму. Я хочу быть первой!
– Я беру вас обоих к себе, на мыс Игл.
– На другой конец острова?
– Ну да.
– А почему?
– Вот так-так! Ты что же, не хочешь поехать со мной, малышка? Не хочешь, чтобы я рассказал тебе истории о великих шотландцах и научил тебя ловить форель руками? – Фергюс открыл дверь. – А ну-ка, пригнись, малышка!
Девочка припала к его шее, и он внес ее в комнату; Грэм сидел на кровати, натягивая чулки и ботинки.
– Фергюс!
Сорвавшись с места, Грэм бросился к ним, но зацепился за шнурки и грохнулся на пол. Фергюс рассмеялся:
– Смекалистый мужчина первым делом шнурует ботинки, а потом уже бегает в них, сынок.
– Грэм не смекалистый, – бросила Кирсти.
– Неправда! Я смекалистый! Я знаю, сколько будет пятью пять, и про то, что пауки живут только один год, а омары не красные, пока их не сваришь.
Фергюс взглянул на Грэма:
– Сразу столько всего, сынок? Неужто это все умещается в твоей маленькой головке?
Кирсти потянула Фергюса за ухо:
– Спусти меня вниз!
Он присел, и девочка спрыгнула на пол, вытянув руки перед собой и сдвинув лодыжки покрепче – на удачу.
– Его голова уже набита до краев всякой всячиной, Фергюс. Там совсем не осталось свободного местечка, чтобы выучить хоть что-нибудь еще.
Грэм посмотрел на нее хмуро:
– Чертовка!
– Молокосос!
– Рыбья морда!
– Вонючка-скунс!
Кирсти было сейчас наплевать, как он ее обзывает. Зато она знала кое-что, чего он не знал. Взглянув на Фергюса, девочка сказала:
– Его голова так набита, что ты уже не сможешь ничему научить его. Так что придется тебе оставить его здесь.
Грэм ухватился за громадную руку Фергюса:
– Куда вы собираетесь?
Кирсти вздернула подбородок:
– На мыс Игл. Фергюс научит меня ловить форель.
– Я тоже хочу поехать.
– Тогда собирайся живее, сынок.
Грэм помчался укладываться, а Фергюс все подшучивал над ним, так же как раньше над Кирсти, из-за того что он растет слишком быстро.
Кирсти не хотелось уезжать. Они ведь только ночью приехали. Зачем же им теперь уезжать так быстро? Она вяло потащилась к кровати и вытащила из-под нее чемодан, с маху опустила его на матрас и открыла. Мамино зеленое платье так и лежало свернутое возле подушки – никчемным бесформенным комом.
Внезапно Кирсти почувствовала, что снова вот-вот заплачет. Девочка отвернулась от Грэма и Фергюса и несколько раз глубоко вздохнула. Где-то в уголке ее сознания гнездились сомнения, не рассердила ли она папу, когда заплакала вчера ночью и когда не разрешила той девушке-змее надеть это платье.
